Повесть о потерянном времени - [28]

Став в строй на свое «замовское» место рядом с «Наполеоном», Сергей вдруг услышал донесшийся откуда-то справа громкий шепот: «Просвиров, мерзавец, где тебя носило?!» Оглянувшись, Сергей узнал в улыбающемся источнике шепота своего однокашника по училищу Мишку Ильинского. «Слава Богу, — повеселело на душе его, — хоть одна родная рожа за целый день!»

Наконец, истомившийся командир, закончив судорожные свои переминания (может и не нервничал он вовсе, просто в туалет хотел?), скатывается с лестничных ступенек, а навстречу ему несется: «Равняйсь! Смирно! Батальон, дескать, для выполнения вечерних военно-ритуальных обрядов, вроде как, построен!» Почему это: «Вроде как?» Да потому, что пока командиры (по младше которые будут) не подсчитают свои «боевые штыки» нельзя точно утверждать, что батальон построен. А военные любят во всем точность. К тому же сегодня поверка, и простым счетом тут не обойдешься. Тут уже заслушивание живых голосов требуется. Ведь в отличие, от каких-нибудь там других коллективов, военных не только периодически проверяют, их еще и постоянно поверяют. (Как измерительные приборы. Можете отобрать на рынке у любого продавца весы и прочитать на них: «Дата очередной поверки ХХ. ХХ. ХХХХ»). Во время этой самой поверки военный должен сделать все возможное, чтобы ему поверили что он — это действительно он, а не его двоюродный брат-близнец или какой другой (упаси Бог!) однофамилец. При этом старшины поочередно, в соответствии с алфавитным списком всех военных, находящихся (или должных находиться) в подразделении, выкрикивают разнообразные фамилии, а названные фамилии громко отвечают: «Я!». Старшина сразу прыг-прыг к этой фамилии: «А чем докажете? Имеются ли соответствующие документы? Назовите девичью фамилию матери?» Поэтому-то ряды военных так всегда и чисты. Вражина какой-нибудь, даже если бы получилось у него как-нибудь в ряды эти строгие просочиться, был бы очень быстро изобличен. Самого изворотливого в фантазиях своих супостата хватило бы максимум на три поверки. А какие, порой звучали фамилий на этих поверках! Весь этнический состав многонационального населения страны Советов можно было изучить! Чего порой стоило старшине произнести, например, такую фамилию как — Курбан Керды Берды Оды Муххамедов? Или же чего стоило ему, подавляя приступы истерического смеха, выкрикнуть: «Рядовой, Укусисобаку!»? (При этом не всегда понятно было, называется ли это просто, по какому-нибудь случаю, фамилия рядового, или же это звучит ему суровый приказ?) А ведь были еще и Зъишьборщи и Рябокобылы, и еще многие-многие другие колоритные в конкретности своей фамилии попадались в многонациональной военной среде. Это сейчас сильно все упростилось — куда ткнись, везде напорешься на Иванова или Петрова. Начнешь изучать личное дело любого из них, и он, любой, обязательно окажется евреем. Вот такое ныне наблюдается кровосмешение и плагиат фамилий. Ранее евреи такого не допускали. Ну, разве только тогда, когда очень хотели покинуть Советский Союз, использовав заграничную командировку, тогда становились они вдруг кто Бронштейненко, кто Шниперсоненко, в общем, кто как в погоне за выгодой искажал свою фамилию. Встречались, правда, воинствующие какие-то беспредельщики, которые, воспользовавшись продажностью работников паспортного стола, вдруг становились однофамильцами героев революции или даже горячо любимых народом вождей. Один из них до того распоясался, что взял и назвался Лениным. А потом просто заходился в праведном своем возмущении: «Как, вы и Ленина за границу не отпускаете?!» Но это ведь все глотка мнимой свободы ради. А по другим случаям, как правило, — нет, не допускали евреи никаких компромиссов. Если и допускали, то только по совету лечащего раввина. Чтобы род, значит, не прерывался — для исправления в соитии каких-нибудь неправильно модифицированных генов допускали они порой смешение с инородцами. Наверное, это были правильные советские евреи. Евреи, которые уже давно уехали. А те, кто по каким-то причинам остался, принялись за яростное кровосмешение и беззастенчивое воровство фамилий.

Тем временем на плацу процесс переклички заканчивается и вступает в фазу командирских докладов, как положено по иерархии — снизу вверх. Докладов о наличии личного состава. Если количество фамилий совпадало с количеством громких отзывов и четких ответов на конкретно поставленные вопросы, то бодро так командиры докладывали по инстанции: «А у нас, понимаете ли, поверка произведена! И все, без исключений всяких, люди у нас налицо! Незаконно отсутствующих нет у нас! Абсолютно!» Если же намечались некоторые несовпадения, то тихо так и невнятно мямлили командиры, виновато глядя куда-то в сторону: «Мы тута пытались поверочку, значит, произвести. В общем, вроде бы произвели. И все у нас вроде бы в порядке, только вот прапорщик Окрошкин отсутствует. Так точно. Не могу знать. Мы думали, он в наряде, в автопарке, позвонили туда, а он уже, оказывается, три дня как сменился. Так точно, посылали посыльного. Не нашли. Жена говорит, уехал в командировку. На войну. Одел, урод, полевую форму, кобуру нацепил, попрощался трогательно, забрал почти все деньги и ушел. Обещал вскорости выслать многосотенный денежный перевод. Как же, держи карман шире! Пьет где-то в деревне, сволочь! Есть искать! Есть доложить!»