Повесть о Монахе и Безбожнике - [19]

Чем дальше они уходили от опушки, тем спокойнее становился монах. Вскоре он уже перестал вздрагивать от каждого шороха и начал спотыкаться.

Прошло время, и они миновали ту часть леса, куда еще иногда заходили окрестные жители. Исчезли пеньки и следы порубок. Лес помрачнел. Мощные деревья возносились вверх, кронами загораживая тяготеющее к горизонту солнце. Все теснее и теснее обступаемые деревьями они все чаще обходили поваленные стволы и купы кустов. Дороги не было, но можно было хотя бы определиться с направлением. Охотничий домик эркмасса, судя по всему, был еще далеко и времени, чтобы дойти до него дотемна им могло не хватить.

Они присели на упавшее дерево. Шумон молча, а монах со вздохом облегчения.

— Ну и где твоя часовня? — спросил Шумон у него.

— Часовня-то на месте, — ответил монах, — да где мы?

— Вот именно это меня и интересует.

Брат Така разминая затекшую шею крутил головой. Посмотрев вверх, он задумчиво спросил сам себя:

— На дерево разве влезть?

В это время ветер донес до них ослабленный расстоянием грохот. Чистый, тягучий звук протек над ними и растаял в зелени деревьев. Путники встрепенулись.

— Часовня? — спросил Шумон.

Брат Така отрицательно мотнул головой, настороженно вслушиваясь в ветер.

— Нет. Это из города, из Карцерной башни.

Вытянув голову, монах ждал повторения и после второго удара расплылся улыбкой, но тут в шум ветра неизвестно откуда залетел еще один звук — тонкий, едва слышный свистящий шелест. Был он тих, но и Шумон и брат Така поневоле обратили на него внимания — звук был совершенно не знаком.

Брат Така вслушался, и лицо его сморщилось. Это отчасти походило на звук, издаваемый ручной мельницей. Похоже, но не то. Металл скрипел по металлу, но в нем не слышалось круговой завершенности, когда металлическая рукоять, поворачиваясь, возвращается на место и начинает движение снова. Казалось, что кто-то необычайно быстро открывает калитку, заставляя ее издавать противный скрежещущий звук.

Он шел откуда-то сверху, вместе со светом просачиваясь через кроны деревьев, и как все незнакомое таил в себе опасность. Брат Така быстро закрутил головой, но Шумон, догадываясь чем может обернуться для монаха неожиданность, остановил его.

— Спокойно. Встань лицом ко мне и молись.

Монах послушно зашептал молитву.

Ухватив его за рукав, Шумон задрал голову. Шум сделался явственней, выделившись из лесных звуков. Лес словно отказывался от него. Не желая прятать в шелесте листьев и щебете птиц, он отторгал его от себя как нечто чуждое этому миру.

Ждать прошлось недолго. Шум усилился. Теперь он показался Шумону похожим на шум устройства, что альригийские ювелиры использовали для огранки алмазов, но ему и в голову не пришло перепутать одно с другим. Альригийские ювелиры, как и их Имперские коллеги, летать не умели, да и не стремились этому научиться, а тут… Звук набегал волной откуда-то с неба, и он прищурился, чтобы разглядеть то, что его создавало. На миг над головой Шумона в просвете деревьев мелькнуло что-то большое, с изящными округлыми формами. Тень от него стремительно скользнула по земле и унеслась, захватив с собой шум. Несколько секунд он, все более и более слабеющий еще был слышен, однако вскоре затерялся и пропал.

Шумон ничего не успел разобрать — так стремительно было движение — только форму, и еще контур человеческого тела, сидевшего верхом на неведомом предмете остались в его памяти.

— Что это? — спросил монах.

— Не знаю, — ответил Шумон ошеломленный не меньше монаха. — Считай, что ничего не было. Пошумело, пролетело и все…

— Пролетело? — вскричал монах.

Шумон на секунду замешкался. Он не собирался рассказывать монаху то, что видел, понимая, что рассказ повергнет того в религиозный экстаз, который окончится либо продолжительной молитвой, либо пляской, а время терять не хотелось.

— Пролетело? — переспросил он. — Кто сказал «пролетело»? Прошумело… Просто какой-то шум был вот и все. Был и пропал.

Дурбанский лес.

Парные холмы.

Солнце у них над головами двигалась быстрее их. Это стало понятно, когда деревья расступились, и они вышли на обширную поляну, через которую шла гряда невысоких холмов. Они походили на хребет громадной змеи заползшей сюда в далекие времена и издохшей тут от приключившихся неприятностей. Теперь скелет рассыпался на части, зарос травой и кустами и каждый холм казался частью иссохшего позвоночника. Увидев их, брат Така обрадовался.

— Это же Парные Холмы! Нам теперь отсюда вправо взять нужно.

Определившись, брат Така заметно повеселел лицом и начал дергать Шумона.

— Давай, безбожник, шевелись. Нам еще идти и идти.

Подтягиваемый монахом экс-библиотекарь поднялся на первый холм. С него было видно, как где-то далеко, из гущи леса торчит шпиль часовни с фигуркой третьего воплощения Кархи на верхушке. Пока брат Така благоговейно рассматривал видение, Шумон оглядывал подходы к лесу, прикидывая, где лучше опуститься с холма и обойти заросли. Внимание его привлекли камни у подножья холма.

Что-то было там, в траве, что-то призывно блестевшее на солнце. Сверху и издалека Шумон не мог различить, что именно там лежит, но место запомнил очень хорошо — между двух камней, похожих на остроконечные шапки горцев.