Повесть о ледовом комиссаре - [57]
«…Правительственная комиссия предлагает в срок по вашему усмотрению вне очереди переправить Шмидта на Аляску. Ежедневно специальной радиограммой доносите о состоянии здоровья Шмидта. Сообщите ваши предложения о его отправке.
Куйбышев».
Как показать такую радиограмму больному начальнику? Кренкель отнес радиожурнал его заместителю Боброву.
И вот между начальником и его заместителем состоялся разговор, зафиксированный одним из присутствующих, причем почти со стенографической точностью:
— Знаете, самолеты работают хорошо. Вывозка идет успешно. Вчера вывезли 22, сегодня 32,— сказал Бобров.
Шмидт слабо кивнул головой.
— Остается на льдине 28. Сегодня я отправил литерных.
— Что значит «литерных»? — заинтересовался Отто Юльевич.
— «Литерные» — это больные. На льдине остались одни здоровые и только один «литерный».
— Кто?
— Вы! Да, очередь за вами.
— Нет уж, извините. Забыли условие: я — последний, вы — предпоследний.
— Обстоятельства меняются. Мы же диалектики. Я здоров, а вы больны. Очередь может быть переставлена.
Шмидт улыбнулся:
— Нет, этого нельзя. Я — последний со льдины.
— Отто Юльевич! Поймите! Ведь в случае нового сжатия, мы здоровые будем стеснены вашим присутствием. Поймите, палатки могут быть разрушены! Вас же придется держать на морозе! А, если с вами что случится — это мировой скандал! Поймите, Отто Юльевич!
Шмидт задумался.
— Нет, нельзя. Все же я — начальник.
— Нет, вы уже не начальник!
Шмидт изумился:
— Меня еще никто не снимал!
Ему молча протянули журнал с правительственными радиограммами.
Отто Юльевич на минуту закрыл глаза, а потом тихо сказал своему заместителю:
— Что прикажете, товарищ начальник?
— Сейчас же мы вас оденем. Из Ванкарема высылают специально утепленный самолет для вас. Прилетит Молоков.
Только один раз была нарушена очередность эвакуации челюскинцев. Шмидт улетел не 104-м, как он хотел, а 76-м, за два дня до ликвидации лагеря.
В Ванкареме больного Шмидта перенесли на самолет Слепнева. Вместе с ним полетел Ушаков.
Предстоял трудный полет через Чукотку, Берингов пролив и горы Аляски.
>Схема дрейфа «Челюскина» в Чукотском море.
…Тем временем эвакуация челюскинцев шла полным ходом. На льдину прилетели еще два летчика: Доронин и Водопьянов.
Самолет Р-5 рассчитан на подъем двух человек. Молоков брал с собой шесть. В одноместную кабину летнаба он втискивал четырех челюскинцев и еще двух помещал в фанерных футлярах для грузовых парашютов под крыльями самолета.
Каманин брал в двухместную машину пять человек.
Последними покидали льдину шесть человек. Среди них был капитан Воронин, уходивший по традиции последним с «корабля», и радист Кренкель.
В два часа пять минут он передал последнюю радиограмму:
«К передаче ничего не имею, прекращаю действие радиостанции».
Воронин сел в машину Молокова, Кренкель к Водопьянову.
Не были забыты и восемь собак, вывезены наиболее ценные вещи.
Лагерь Шмидта в Чукотском море перестал существовать.
Это произошло 13 апреля, ровно через два месяца после гибели «Челюскина». Только оставленный на мачте красный флаг продолжал реять над льдиной, медленно кружившей в Чукотском море.
Весь мир рукоплескал советским летчикам и челюскинцам, чья эпопея вошла в историю, как непревзойденный образец мужества и героизма советских людей, находившихся на краю гибели.
Вот что сообщали газеты самых различных направлений и взглядов.
Турецкая газета «Аксамо» писала:
«Не знаешь, чем больше восхищаться — отвагой ли и героизмом летчиков, которые, пренебрегая жизнью, ринулись на помощь потерпевшим аварию, не боясь циклонов и небывалых морозов, делавших полеты невозможными, или теми, которые в пустынном море бесконечных льдов во имя науки в течение двух месяцев бестрепетно стояли перед лицом смерти и ежедневно сообщали по радио „моральное состояние челюскинцев прекрасно“. Какое счастье, что время от времени совершаются акты, возвышающие человека, пробиваясь сквозь тучи интриг и алчности, покрывающие мировой горизонт».
Французская газета «Пти журналь» указывала, что «профессор Шмидт, имя которого отмечено в „Золотой книге“ деятелей науки рядом с Амундсеном, заслуживает звания героя наших дней».
«Нью-Йорк Таймс», комментируя в передовой статье спасение челюскинцев, писала: «В течение многих лет из Арктики не поступало более драматических известий»…
«Лагерь Шмидта останется знаменитым в истории Арктики, как образцовая организация»… «Храбрость, доблесть, упорство и железная настойчивость свойственны людям советской страны»… «Славная страница в истории Арктики» — под такими заголовками газеты разных стран помещали пространные статьи о челюскинской эпопее.
Когда Ушаков с больным Шмидтом прибыли в Ном, пришло сообщение о том, что не только люди, но даже и собаки сняты со льда. Это произвело огромное впечатление. Американцы повсюду встречали советских полярников с исключительным вниманием.
В первые дни пребывания в больнице Нома положение Шмидта было очень тяжелым. У него оказалось воспаление легких — таково было заключение консилиума. Дежурный врач каждый час заходил к больному. Ушаков безвыходно дежурил в палате.
…Ночной полумрак, особая больничная тишина располагают к задушевным беседам, когда около тебя верный друг. И в одну бессонную ночь Шмидт рассказал Ушакову о том, о чем никогда и никому не говорил. Не в его характере было «открывать душу» перед другими. Но, как видно, неожиданная и тяжелая болезнь настолько подействовала на него, что он стал говорить о самом сокровенном, о том, что всегда скрывал даже от родных, о своем здоровье. Шмидт рассказал Ушакову о том «дамокловом мече», который, по выражению киевского врача, так давно висел над его головой.
