Повесть о ледовом комиссаре - [54]
В феврале 1934 года на арктическом побережье находилось четыре советских самолета — один на мысе Северном, два на мысе Уэллен и четвертый в бухте Провидения. Такого количества машин, причем довольно изношенных, было, конечно, недостаточно для организации спасательных операций.
По распоряжению правительственной комиссии из Владивостока на Чукотку пароходом «Смоленск» были отправлены пять военных самолетов звена Каманина. Два самолета плыли на пароходе из Петропавловска-Камчатского. Одна машина в разобранном виде на платформе, прицепленной к курьерскому поезду, мчалась из Москвы в Хабаровск. Оттуда должны были вылететь три самолета. Кроме того, опытный полярник Г. А. Ушаков и летчики М. Т. Слепнев и С. А. Леваневский выехали в Америку, чтобы закупить там самолеты и перебросить их со стороны Аляски на Чукотку.
По плану правительственной комиссии на Чукотке для полетов в ледовый лагерь должны были сконцентрироваться 18 самолетов.
Тем временем в туманной мгле полярного моря на льдине, дрейфовавшей по воле ветров и течений, люди не ждали пассивно, когда придет к ним спасение.
Они трудились не покладая рук.
Как найти достаточно большую и ровную площадку для посадки и взлета самолетов на многолетней, чуть ли не сплошь торосистой льдине, на которой обосновались потерпевшие кораблекрушение?
А найти надо было обязательно.
— Мы не можем допустить, чтобы из-за отсутствия «аэродрома» самолеты не сняли бы нас со льда! — неоднократно говорил Отто Юльевич, мобилизуя челюскинцев на расчистку ледяных посадочных полос.
Первый «аэродром» находился в трех километрах от лагеря. Это была площадка однолетнего льда, еще не очень поврежденного сжатиями и торосообразованием, длиной в 600 метров и шириной в 150. Площадку надо было расчистить, сбить с нее ледяные ропаки и твердые, как камень, снежные бугры. Делать это пришлось чуть ли не голыми руками, так как почти все ломы и пешни, выгруженные на лед, пошли ко дну вместе с «Челюскиным», опрокинувшим льдину, на которой они лежали. Случайно уцелели только два лома и несколько лопат.
И все же «аэродром» был приведен в порядок. На краю его поднялась палатка — «комендатура», в которой неотлучно находились четыре человека. От летного поля до лагеря было проложено «шоссе» — пробита дорога в высоких грядах льдов, расставлены вехи.
Все было готово к приему самолетов. Но их не было. И день за днем радио приносило одни и те же вести:
— Снежные метели и плохая видимость не позволяют самолетам вылететь.
21 февраля около площадки началась подвижка льда. На трещине, прошедшей наискось площадки, началось торошение льдов. «Аэродромники», бессильные что-либо сделать, молча, с ужасом смотрели, как лезут вверх льдины, как выступившая из трещины вода заливает с таким трудом расчищенное поле.
>…Еще одна трещина — рисунок Ф. П. Решетникова.
Наутро люди в пургу и сорокаградусный мороз снова принялись за свой, поистине сизифов труд, начали ломать ледяные глыбы и на руках переносить их подальше от взлетной полосы.
Тринадцать раз за время жизни челюскинцев в лагере Шмидта жестокие силы стихии сводили на нет сверхчеловеческие усилия его обитателей. Тринадцать раз подвижка льдов ломала вновь и вновь создаваемые в разных местах «аэродромы». И все же челюскинцы всегда были готовы принять воздушные корабли с Большой Земли.
В неравной борьбе со льдами победили люди, победил крепко сплоченный коллектив. Посадочная площадка была особой заботой Шмидта. Его, в рыжей меховой куртке, в горных ботинках поверх шерстяных чулок, с развевающейся по ветру бородой, видели всюду, где шла работа. Не один десяток километров он выхаживал за день, стремясь быть в курсе всех деталей жизни на «вверенной» ему льдине. Он появлялся то в камбузе, как по-морскому называли в лагере кухню, то в бараке, где, после того как торошением его разорвало пополам, шли ремонтные работы, то в «булочной», и обязательно ежедневно на аэродроме.
…В одной радиограмме из лагеря говорилось:
«Наша льдина треснула в нескольких местах, образовались канавы в несколько метров шириной. Быстро перетащили продукты в более безопасное место, перекрыли канавы мостками».
Из коротких, сдержанных радиограмм Шмидта, публиковавшихся в газетах, страна многое знала о жизни ледового лагеря. Многое, но не все.
Каждое сжатие было испытанием мужества и дисциплинированности челюскинцев, стоившим им огромного напряжения сил. Каждое сжатие разрушало какую-то часть с огромным трудом проведенной работы. И опять приходилось восстанавливать разрушенное стихией.
Это была жизнь на «вулкане» готовом вот-вот извергнуть губительную лаву.
И все же советские люди, ставшие пленниками льдов, живя в холоде, не очень сытно питаясь, тяжело работая, находясь в вечной опасности, не унывали, не хныкали, бодро шли навстречу трудностям. По вечерам после трудового дня в бараке и палатках читали вслух книги, играли в самодельные шахматы, беседовали, подчас спорили.
Особенно оживленно было в штабной палатке. Сюда каждый вечер приходили «на огонек» многие челюскинцы. Их привлекали интересные, увлекательные беседы Отто Юльевича.
