Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе - [8]

Он медленно протянул руку к лапам животного, на которых лежала белая морда. Зверь закрыл глаза, признавая его, и снова Данн заплакал как дитя и подумал: «Все в порядке, никто моих слез не увидит». Они тихо лежали рядышком, пока утро набирало силу, а потом уши животного встали торчком, оно прислушалось. Наверху, где шла дорога, послышались голоса. Животное тотчас подскочило и спустилось по щебенке ниже по склону, где трясся на ветру высохший куст. Там зверь спрятался.

Данн смотрел, как он уходит, его ночной друг уходит. Затем юноша подтянулся наверх, к краю обрыва, чтобы увидеть людей, шедших по дороге, чтобы увидеть то, что его ожидает.

Его голова едва торчала над поверхностью. Он смотрел, как мимо бредет группа людей, слишком измученных, чтобы заметить его. Данн подождал. Кажется, больше пока никто не идет. Он вылез из-под обрыва и увидел, что впереди будет подъем. Дорога взбиралась на низкий сухой холм, на котором росли деревья. Надо будет наполнить флягу водой, раз болота заканчиваются. Он сошел с дороги на подсыхающую перемычку между двумя промоинами и встал там, лицом к солнцу, греясь в его лучах. Пока Данн спал рядом с белым зверем, ему приснился сон. Удивительно яркий сон. Маара. Конечно, ему приснилась Маара, из-за теплого дружеского чувства, вызванного звериной компанией. До чего же это все-таки странно.

Данн посмотрел в окно прозрачной воды; на поверхности плавало лишь несколько сухих стеблей. В воде виднелись не очень глубоко три фигуры — что за фигуры? Какие-то массы беловатой субстанции. Две большие и одна поменьше… и от маленького шара исходили пузырьки воздуха. Ага, да это нос, вытянутый нос… значит, это животные, такие же, как его ночной гость. Они утонули. Но погодите-ка, пузыри означают жизнь — меньшее из трех животных еще живо. Данн опустился на колени на самом краю промоины, с риском, что топкий берег провалится под ним, и, ухватившись за шкуру животного, подтянул его к себе и вытащил на воздух резким рывком, так что чуть сам не свалился в воду. Он держал отяжелевшее от воды неподвижное тело за задние лапы и смотрел, как с морды зверька стекают потоки воды. Вода текла отовсюду. Не может быть, чтобы звереныш был жив. Он абсолютно не сопротивлялся, в нем не было ни единого признака жизни. А вода всё текла и текла из его пасти, через мелкие белые зубы. Под слипшейся шерстью виднелись полузакрытые глаза. Это было совсем молодое животное, должно быть детеныш тех двух больших белых зверей, очертания которых Данн видел под водой. Может, и они тоже выжили? Но что мог поделать Данн, ведь его руки были заняты щенком. А тот вдруг чихнул, издав фонтан брызг. Данн обхватил рукой тяжелое напрягшееся мокрое туловище и держал его головой вниз, чтобы вытекла вода. Было очень холодно, утренний воздух такой стылый, а звереныш висел мокрым холодным грузом. Данн холода не ощущал, потому что привык находиться на воздухе в любую погоду, но он понимал, что зверь умрет, если его не согреть. Он уложил щенка на примятый тростник между промоинами и вытащил из мешка сменную одежду, которую всегда носил с собой. Промокнув ею комки шерсти и видневшуюся между ними посиневшую кожу зверя, он завернул его как мог. Здесь требовались одеяла, толстые теплые одеяла, которых у него не было. Интересно, почему зверек не дрожит? Данн не мог понять, дышит он хотя бы или нет. Он распахнул свою стеганую куртку, достаточно теплую для него самого, прижал зверя к животу так, чтобы его голова оказалась у него на плече, и застегнул куртку на все пуговицы. Лапы животного висели на уровне колен Данна. Тяжелый холодный груз заставил юношу содрогнуться. И что теперь делать? Это еще маленький зверек, ему нужно молоко. Данн стоял, удерживая щенка, чтобы тот не выскользнул из-под куртки, и смотрел на две призрачно-белые фигуры в ледяной воде. Они пролежат так еще не один день, прежде чем начнут гнить. Если только их не съест кто-нибудь.

Болотные птицы, например? А еще на болоте обитало множество мелких животных. Данн не мог позволить себе беспокоиться об утонувших родителях щенка. Даже если в них еще теплится жизнь, он все равно не в силах их спасти. Честно говоря, Данн сомневался, что выживет хотя бы этот малыш. Он осторожно шагал по травянистым кочкам к тропе, боясь потерять равновесие из-за живого груза под курткой, и прикидывал: не вернуться ли в Центр? Ему пришлось бы тогда два дня шагать обратно на запад. Быстро шагать. А если бегом? Нет, бежать он не может, с таким-то грузом. Впереди лежала дорога, она по-прежнему вела вдоль обрыва, но как же он забыл — ведь впереди подъем и деревья, а там, где растут деревья, обязательно будут люди. Несмотря на тяжелую ношу, Данн попробовал бежать, но быстро замедлил шаги. Сквозь одежду, почувствовал он, стало пробиваться слабое, но непрерывное постукивание. В то же время зверь начал сосать плечо Данна. Он хотел жить, а что Данн мог дать малышу? Он снова заплакал. Да что же с ним такое? Плакать из-за такого пустяка. Это всего лишь животное, которому не повезло, а он видел столько смертей за свою жизнь — и ничего, наблюдал за ними без единой слезинки. Но этого Данну было не вынести — того, как сильно хотело жить это юное существо и как беспомощно оно было. От тяжести у него сводило судорогой ноги, но, несмотря на это, Данн снова перешел на бег, вернее — подобие бега. И как раз когда впереди показались темный край леса и тропинка, уводящая под сень деревьев, и когда он подумал с облегчением: «Люди», — животное перестало сосать и заскулило. Данн бежал по дорожке, бежал отчаянно, будто спасая собственную жизнь. Ему пришлось подхватить зверька на руки, чтобы того не растрясло от торопливых и неровных шагов. Наконец показался дом — скорее, хижина, с крышей и стенами из тростника.