Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе - [6]

— Еда? — просипел незнакомец. — Еда? — Говорил он на языке Тундры.

— Иди вперед, — сказал ему Данн. — Там есть место, где тебя накормят.

Мужчина пошел дальше. Двигала им одна лишь сила воли, в его походке не было и следа того ритма, который так ждал Данн. Если незнакомец не провалится в болотную топь, то доберется до Гриота, и тот накормит его.

Чем? Это уже забота Гриота, а не Данна.

Данн тоже продолжил свой путь — медленно, потому что по песку и сухой земле, размышлял он, идти было легче, чем по этой жирной грязи, которую месили сотни и тысячи ног. Множество людей прошли этой дорогой. И пройдет еще больше. Данн встал у обочины, наблюдая за бредущими путниками. Они преодолели огромный путь. Мимо прошло несколько мужчин, потом женщины, один ребенок с тусклыми глазами и дурным запахом изо рта. Он умрет, этот ребенок, не дойдет до Центра. В мешке Данна была еда, которая спасла бы ребенка, но Данн неподвижно стоял и смотрел. Разве он сможет найти свой ритм, тот самый прекрасный ритм, когда навстречу идут и идут беженцы, идут и идут…

В тот день он прошел совсем немного, но уже устал. На западе, за его спиной, опускалось в заросли тростника солнце. Где он будет спать? Вокруг не было ни клочка сухой земли, сплошь вода и грязь. Данн глянул вниз с обрыва: не попадется ли ему на глаза ровный камень, на котором можно было бы вытянуться? Но все поверхности были наклонными, во сне он скатится вниз. Ну и что, какая разница? Он пошел дальше, поглядывая на крутолобые и скользкие валуны, которые вода неустанно полировала на протяжении тысяч лет. Наконец Данн заметил дерево, наискось растущее из стенки обрыва в нескольких шагах от края. Он соскользнул к нему по гладким камням и приземлился прямо на дерево, расставив ноги по обе стороны ствола. Дерево оказалось старым. И оно было не первым из тех, что сумели прижиться и вырасти в этой местности: поблизости Данн разглядел ветки и корни умерших деревьев. Данн вытащил из мешка немного хлеба, повесил мешок на одну из нижних веток и откинулся на спину. Уже стемнело. Послышались звуки ночи — это зашевелились птицы и звери, названий которых он не знал. Над головой Данна повисла луна. Облака разошлись, и он стал смотреть на ночное светило, думая о том, как часто лунный свет мешал им с Маарой, когда требовалось спрятаться… но сейчас прятаться не было нужды. Данн заснул, а когда проснулся, то увидел большого зверя, покрытого мохнатой светлой шерстью. Зверь стоял рядом с ним на задних лапах и пытался достать мешок с едой. Данн сел, нащупал камень и метнул в зверя. Камень попал в бок животного, и оно с рычанием убежало, поскальзываясь на каменистой осыпи, и спряталось среди больших булыжников.

Была середина ночи. Заметно похолодало, но хуже холода была сырость, вечная сырость. Данн поплотнее завернулся в одежду и подумал, что если положит мешок с едой под себя, то голодное животное может наброситься на него, чтобы добраться до съестного. Поэтому он оставил мешок висеть на ветке и снова задремал. Остаток ночи он спал тревожно, то и дело просыпаясь, ожидая, что зверь вернется. Но ничего такого больше не случилось. Вдали на востоке поднялось солнце, там, где — Данн знал — заканчиваются берега Срединного моря и начинаются неизвестные ему страны. Впервые в его мысли закралось сомнение. Планируя свой поход, он представлял, что дойдет до конца этого моря и тогда… но где оно заканчивается? Сколько ему еще идти? Он не имел об этом понятия. Данн перекусил, попил воды из ручья, бегущего из болот вниз, и взобрался обратно на тропу. Тело не слушалось его. Нужно поскорее вспомнить свой ритм, и тогда он будет шагать целый день и — если понадобится — целую ночь.

По правую руку от него в болотах стали появляться большие промоины. У самой воды можно было отыскать места, с которых, если наклониться к воде и всмотреться, видны были крыши городов. Данн вспомнил лодочника, перевозившего как-то его и Маару на север. Тот лодочник говорил, что он не любит смотреть вниз на эти прекрасные здания, превосходящие все, что строят и могут построить люди теперь. «При виде них я чувствую себя несчастным», — сказал тогда лодочник. А ведь точно, мысленно согласился с ним Данн. Возможно, этим и объясняется снедающая его тоска: ему стыдно жить, зная, что прошлое было намного умнее, богаче и интереснее, чем все, что существует в настоящем. И никуда не деться от этих слов: «когда-то», «давным-давно», «в прежние времена», «раньше были»… Раньше были города, люди и — самое главное — знания, которых теперь не вернуть.

Итак, что же он знает? К чему все сводится? Вон там, к северу от Йеррапа, тают ледяные горы, и вода с них заливает все берега, которые он не видит отсюда, стекая в Срединное море. И из Западного моря вода переливается в Срединное море через Скальные ворота. Раньше болота были заморожены в камень, и на них были построены города, способные стоять вечно, но теперь их крыши исчезли под водой. А на юге, за болотами, Ифрик и его реки засыхают без воды. Почему? Он не знает. Ничего он не знает.

Мысли Данна спотыкались так же, как и его непослушные ноги; груз собственного невежества давил его к земле. Невежества и стыда. Когда-то, давным-давно, люди знали, они всё-всё знали, а теперь…