Повесть о двух головах, или Провинциальные записки - [66]
Айвазовский, Кустодиев, Кузнецовский и Мейсенский фарфор в собрании провинциального музея объясняются просто. Некоторое время, еще при советской власти, Устюжна относилась к Ленинградской области, и ленинградские музейщики в качестве шефской помощи… Вроде как в Юрском периоде здесь было море, а потом оно отступило и оставило после себя картины, фарфор и часы немецкой работы в корпусе из золоченой бронзы.
Но и без Айвазовского, без тонких французских кофейных чашек есть что посмотреть в Устюженском музее. И не только посмотреть, но даже и ограбить. В лихие девяностые вынесли из музея шесть старинных икон. Таких икон, что уже через малое время одна икона оказалась в частном немецком, а другая в таком же частном английском собраниях. У немца пришлось ее выкупать, англичанин же усовестился и вернул купленную у воров икону даром. Теперь она в Москве, в храме Христа Спасителя. Там, сказало начальство, целее будет. Вот сделаете себе надежную охрану – тогда и вернем ее в Устюжну. Начальство – оно ведь как замполит из известного советского анекдота – ртом работает. Денег у него в этом рту на охрану нет. Хоть обыщись. Пошли по наименее затратному пути – запретили фотографировать оставшиеся иконы. Будь я директором музея – тоже бы, наверное, запретил от греха подальше. Я бы даже смотреть запретил. Завязывал бы глаза посетителям в этом зале и водил бы их за руку, останавливаясь перед той или иной иконой, и доверительным шепотом сообщал бы: «“Борис и Глеб”. Пятнадцатый…» Впрочем, лучше и не говорить какого века. Нечего людей смущать. Сказать просто – старая. Даже очень.
По правде говоря, не за иконами и картинами ехал я в Устюжну, которая была и есть город замечательных кузнецов, а не иконописцев. Железной руды здесь было много, и выплавлять из нее металл стали еще две с половиной тысячи лето тому назад. Потому, начиная со средних веков, к имени Устюжна всегда прибавляли фамилию – Железопольская, а то и просто называли ее Железным Устюгом. Устюженские кузнецы были так искусны в своем ремесле, что в начале семнадцатого века Москва заказала им огромные кованые решетки для Спасских ворот в Китай-городе, к воротам Белого государева города, к Петровским, Арбатским и Яузским воротам. Тогда дешевые китайские решетки из хромированной пластмассы купить было негде – приходилось ковать свои. Устюженские мастера сделали пробную решетку и отправили ее в Москву с припиской, что хотят оплату по полтора рубля за каждый пуд живого веса решетки. Московские приказные крючки не соглашались и даже угрожали устюженским – мол, кто не хочет ковать решетки к воротам за разумные деньги, будет стучать по тюремным бесплатно, но кузнецы, не будь дураками, дозвонились на прямую линию накатали царю челобитную с просьбой поддержать отечественного производителя. Царь Михаил Федорович с их просьбой как бы согласился, но гривенничек с цены все же сбросил. Кузнецы с новой ценой как бы тоже согласились, но обиду затаили и отковали всего две решетки. Тут вдруг выяснилось, что решетки уж очень вышли велики, чего никто ожидать не мог, и на обычную крестьянскую подводу никак… и на две тоже. С превеликим трудом их все же в столицу доставили, но больше уж решеток в Устюжне не заказывали.
Впрочем, решетки эти были для устюженских кузнецов, так сказать, непрофильным заказом. Профильным было оружие – сабли, кинжалы, пищали, фузеи, осадные пушки, ядра. Качества все было отменного. Ручная во всех смыслах этого слова работа. Мало кто знает, что местные оружейники делали удивительные ружейные замки – их можно было открыть только одним-единственным на свете ключом, который выдавался изготовителем. Неприятель, подобравши на поле брани такое ружье, не знал, что с ним и делать – без ключа оно не открывалось. Что же касается наших фузилеров или пищальников, то они имели секретную инструкцию – при попадании в плен ружейные ключи проглатывать, каких бы размеров они ни были. К концу восемнадцатого века, когда большую часть оружейных заказов перетянула к себе Тула, устюжане придумали пистолеты с потайными курками. Вроде популярных в то время бюро или секретеров с потайными ящичками. Нажал неприметную кнопку в неприметном месте – он и открылся. В том смысле, что выстрелил. Ну, а пока не найдешь – хоть об голову им стучи. Говорят, что такой пистолет с секретным курком Александр Первый подарил Наполеону после заключения Тильзитского мира. Бонапарт его везде с собой возил. Как улучит свободную минутку – так достанет пистолет и давай искать на нем потайную кнопку. Маршал Ней вспоминал, что у императора даже был постоянный синяк на правой руке – вот до чего часто колотил он кулаком по пистолету от злости. Так он из него и не выстрелил ни разу. Даже после Ватерлоо, когда хотел… но так и не смог найти кнопки. Пришлось ему ехать помирать своей смертью на остров Святой Елены.
И все же мало-помалу железоделательное производство и оружейное дело в Устюженском крае умирало. Часть, и, как водится, самую лучшую часть, оружейников перевели в Тулу и на Урал, а оставшиеся кустари-одиночки делали лопаты, серпы, сковороды, ломы, подковы и гвозди. В начале прошлого века череповецкий купец Носырин построил в Устюженском уезде целый гвоздарный завод. До этого он четыре года прожил в Америке, изучая тамошнее производство гвоздей. Да так хорошо изучил, что смог придумать свои собственные машины для выделки подковочных гвоздей из нашего железа. Невелика важность, скажете вы. Ан нет – велика! До Носырина подковочные гвозди делали из более дорого шведского железа. Стал купец добиваться подрядов в кавалерийские полки и артиллерийские бригады, но… тогдашние Рособоронкавалерия и Рособоронартиллерия, прикинувши гвоздь к носу, то есть посчитавши прямую выгоду… то есть убытки… решили не рисковать и переплатить шведам, чтобы уж точно не остаться в накладе. Так и разорился передовой завод в десятом году, за четыре года до Первой мировой. Потом, когда враг вступит в город, пленных не щадя, оттого, что в кузнице не было гвоздя… Потом непременно нарядят следствие и тридцать шесть тысяч следователей следственного комитета допросят с плохо скрываемым пристрастием тридцать шесть тысяч подозреваемых и тотчас же арестуют тридцать шесть тысяч счетов на Кипре и на Сейшелах, с которых деньги будут заблаговременно…
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезваниваются люди со снежинками…»Валерий Хаит.
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Стилистически восходящие к японским хокку и танка поэтические миниатюры давно получили широкое распространение в России, но из пишущих в этой манере авторов мало кто имеет успех, сопоставимый с Михаилом Бару из Подмосковья. Его блистательные трех– и пятистишья складываются в исполненный любви к людям, природе, жизни лирический дневник, увлекательный и самоироничный.
Что может быть хуже, чем быть 39-летней одинокой женщиной? Это быть 39-летней РАЗВЕДЕННОЙ женщиной… Настоящая фанатка постоянного личного роста, рассчитывающая всегда только на себя, Дейзи Доули… разводится! Брак, который был спасением от тоски любовных переживаний, от контактов с надоевшими друзьями-неудачниками, от одиноких субботних ночей, внезапно лопнул. Добро пожаловать, Дейзи, в Мир ожидания и обретения новой любви! Книга Анны Пастернак — блистательное продолжение популярнейших «Дневник Бриджит Джонс» и «Секс в большом городе».
Знакомьтесь, Рик Гутьеррес по прозвищу Кошачий король. У него есть свой канал на youtube, где он выкладывает смешные видео с котиками. В день шестнадцатилетия Рика бросает девушка, и он вдруг понимает, что в реальной жизни он вовсе не король, а самый обыкновенный парень, который не любит покидать свою комнату и обожает сериалы и видеоигры. Рик решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь и записывается на уроки сальсы. Где встречает очаровательную пуэрториканку Ану и влюбляется по уши. Рик приглашает ее отправиться на Кубу, чтобы поучиться танцевать сальсу и поучаствовать в конкурсе.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.