Повесть о дупле (Уцухо-моногатари). Часть 2 - [168]

— Поиграйте ещё немного, — попросил император Судзаку.

Но госпожа ответила:

— Я не так хорошо себя чувствую сегодня, я устала… — И больше она не играла.

Император Судзаку, который хотел слушать ещё и ещё, написал ей:

«Игру твою

Не в силах забыть,

Чертог в облаках я покинул.

И ныне свободно

К тебе могу приезжать».[404]

Она на это ответила:

«Могла ли мечтать,

Что в жалкую хижину

Спустится облако?

Какими словами

Выразить радость свою?[405]

Эта радость глубоко проникла мне в душу».

Стихотворение было написано так замечательно, что император Судзаку изумился: «Как она может быть во всём столь совершенна?»

Госпожа хотела, чтобы Инумия поиграла на рюкаку-фу, которое было настроено не в обычный лад. Услышав кото, император Сага удивился:

— Какой-то странный лад. Что это?

— Кото настроено в лад утренней зари, — ответила госпожа, и делая вид, что будет играть сама, посадила за инструмент внучку.

На небе разгоралась заря, всё вокруг было необыкновенно красиво.

Музыканты заиграли на своих инструментах, загремели барабаны, но через некоторое время им дали знак замолчать, и зазвучало кото. Чистые звуки уносились к небесам. Инумия играла лучше, чем её отец. Только Накатада заметил, что игра немного отличается от манеры госпожи, он слушал, изумляясь и никому не говоря ни слова.

Судзуси сказал:

— Странно, что рюкаку-фу настроено в лад утренней зари, но звучит совершенно необычно. Накатада так никогда не играет.

Он сидел недалеко от императора Судзаку, который, услышав его слова, произнёс:

— И я такого никогда не слышал. Все прочие инструменты замолкли, осталось только кото. Звучание его полно такой прелести ‹…›.

«Музыка всегда соответствует какому-то определённому времени и это произведение можно играть только на рассвете», — объяснили музыканты. В звучании инструмента слышались самые разные голоса. Музыканты принялись аккомпанировать очень тихо. Стало немного светлее, не было ни малейшего дуновения ветра, небо было в лёгкой дымке. В этот прекрасный час кото звучало особенно чарующе.

Госпожа хотела дать знать императору Судзаку, что это играет Инумия, и произнесла:

— Как прекрасно она играет!

Император, услышав это, удивился, чуть-чуть приподнял ленты занавески и в свете лампы увидел, что госпожа сидит неподвижно, а на кото играет Инумия, беленькая и очень красивая. «Неужели она уже так мастерски играет?» — подумал он. Император был потрясён, и слёзы полились у него из глаз.

— Это играет девочка, — промолвил он.

Тут все заволновались: «Неужели такое возможно?» «Вот что значит традиция, сохраняющаяся в этой семье», — говорили одни. «Да, да, это так, — соглашались другие. — Обычный человек может посвятить учению всю жизнь, но никогда не достигнет таких высот. Но эта девочка — правнучка Тосикагэ, поэтому она играет так замечательно».

Канэмаса был доволен и сказал императору Сага:

— От радости не могу сдержать слёз.

Госпожа Дзидзюдэн и Первая принцесса испытывали глубокое удовлетворение.

— Вот и старость не страшна, — промолвил император Сага. — Я наконец смог насладиться древней музыкой, которую страстно хотел услышать с давних пор. И в последние дни[406] нас ждут редкие радостные мгновения.

Он был глубоко взволнован, взял корейскую флейту, которой он владел виртуозно, и начал вторить Инумия, но не мог играть так прекрасно, как она.

— Она стала настоящим мастером, и я не могу сдержать радости… — С этими словами император Сага поднялся со своего места, исполнил несколько танцевальных фигур и произнёс:

— Так прелестно

Принцесса-сосна

На кото играет,

Что забыв о седых волосах,

Корейскую пляску пляшу.[407]

Канэмаса произнёс:

— И ввысь за облака,

И в недра тёмные земли

Те звуки проникают.

И в будущих мирах

Им не угаснуть.

Принц Сикибукё сложил:

— Наш мир ли это?

Иль за облака

Мы унеслись?

Чистые воды

Всю землю покрыли.

Накатада прочитал:

— Такие же зори

Над старой усадьбой

Когда-то вставали.

И громкие звуки услышав,

В прудах вода взволновалась.

Другие тоже слагали стихи, но я их здесь не привожу.

— О чём ты думаешь? — спросил Судзуси у Накатада.

Друг его, глядя в сторону, где сидела Фудзицубо, ответил:

— А ты не думаешь ни о чём? Сердце твоё достойно презрения.

— Ничего-ничего, — засмеялся тот. — Запомним твои слова.[408]

Вышедшая из берегов вода с наступлением утра спала, и земля вокруг высохла.

«Чем же вознаградить главную распорядительницу за сегодняшнюю игру? — думал император Судзаку. — И так же великолепно, как госпожа, играла Инумия, поэтому надо придумать что-то небывалое». За такую игру и десяти тысяч золотых монет было бы недостаточно, и он обратился к императору Сага:

— Поскольку я уже оставил престол, то по-настоящему не могу вознаградить госпожу за сегодняшнюю игру.

— Поистине, положение нелёгкое, — ответил император Сага. — Я-то оставил престол уж давно… Что если Накатада через голову других назначить министром? А здесь, на проспекте Кёгоку, устроить большой пир? Тогда и душа покойного Тосикагэ будет довольна. Главной же распорядительнице надо присвоить второй старший ранг. Так мы прославим её за то, что она сохранила для мира дивное искусство. Я скажу об этом государю.

Он велел записать: «Накатада сделать министром двора, а матери его присвоить второй старший ранг. В доме матери Накатада устроить большой пир, какие устраиваются у императора, наследника престола и министров ‹…›. Подготовку к этому пиршеству император Сага берёт на себя. Что-то можно будет поручить приготовить министрам и другим важным сановникам. Первой принцессе, дочери императора Судзаку, присвоить четвёртый императорский ранг, тот который присваивается принцам. Об этом всём доложить императору». ‹…› Чиновники записали его слова, и приблизившись к императорам, дали им на подпись.