Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце - [37]

Пишут, что спутники Голицына, увидя нового царя на троне, узнали в нем тогда же Чудовского дьякона; но им нужна была перемена правительства, и они ударили челом бродяге. Торжествующий скиталец принял их милостиво и величаво, не обнаруживая ни восторга, ни благодарности. На другой день, он выступил из Путивля, в сопровождении польских своих хоругвей и казаков донских, днепровских и северских. Не доходя до Кром, он был встречен Басмановым и другими воеводами, принял их, как можно было ожидать, очень милостиво, потом, въехавши в Кромской лагерь, великодушно простил войско за измену, распустил подмосковное ополчение по домам для отдыха, а прочим полкам велел идти к столице и ожидать его у Орла, где, как было слышно, не все признавали его царевичем. Выступя, вслед за толпами войска, в сопровождении своих сподвижников, поляков и казаков, Отрепьев подвигался вперед медленно, чтоб дать народу освоиться с дивною новостью, которую разносили повсюду воины, распущенные восвояси. Нигде не встречал он непокорных; жители единодушно выражали восторг свой, потому что толпа любит возвышающихся счастливцев и охладевает к ним только тогда, когда они, достигнув своей цели, перестают давать новую пищу её удивлению. В самом Орле число непокорных было незначительно, ибо в свете мало людей, способных стоять за истину в виду неминуемой гибели. Обличителей самозванца тотчас перехватали и разослали по темницам.

Стоя лагерем под Орлом, над рекой Плавою, Отрепьев посылал к москвичам грамоту за грамотою, требуя покорности законному царю, каким он почитал себя. Но посланные не возвращались из столицы. В Москве было еще много людей, верных присяге; гонцов Отрепьева ловили и сажали в темницы. Это, однакож, мало помогло правительству. В самом его составе таились могущественные враги его. Князь Василий Шуйский, пользовавшийся, как мы уже знаем, доверенностью московских купцов, не любивших Годунова, нашел средства уверить их, что в Угличе убит священнический сын, а теперь явился Дмитрий истинный [93]. Получив от них обещание поддержать мнимого царевича, он дал тайно знать об этом самозванцу. Отрепьев написал к москвичам новую грамоту и отправил с нею Плещеева и Гаврила Пушкина, уже не в самую столицу, а в Красное село [94], в котором жили тогда купцы и богатые ремесленники. Красносельцы, выслушав грамоту, огласили воздух восклицаниями: «Да здравствует царь Дмитрий Иоаннович!» и повели Плещеева и Пушкина в самую столицу.

Узнав об этом, правительство послало отряд войска схватить клевретов самозванца, но, видно, красносельцы заблаговременно припасли себе оружие, или, еще вероятнее, отряд был выбран по воле Шуйского. Заслышав издали буйные клики мятежников, он, в истинном, или притворном ужасе, прибежал обратно. Толпа, между тем, увеличивалась беспрестанно; к ней приставали воины, боявшиеся за свою оплошность смерти, приставали жильцы московские и праздные ватаги нищих, размноженных в столице самим же Годуновым и готовых возводить на царство ежедневно нового царя, хоть бы для того только, чтоб поживиться рассыпаемыми, во время торжества, деньгами и всенародным угощением. Когда толпа достигла лобного места, где с возвышения обыкновенно обнародовались важные государственные события, и когда прочтена была во всеуслышание грамота мнимого Дмитрия, — ни один голос не раздался против него. Все восклицали хором: «Да здравствует Дмитрий! Мы были во тьме кромешной; красное солнце наше восходит!».

Напрасно патриарх Иов посылал бояр унять буйные возгласы черни и вразумить ее в истину: бояре, одни от страха, другие из лукавства, говорили как не своим языком и распорядились так, что даже ворота в Кремль не были заперты. Толпа ворвалась во дворец, овладела царем, матерью, сестрою его и заперла их в прежнем Борисовом доме под крепкою стражею. Родственников царских, Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых, также схватили и, раздев донага, отправили в навозных телегах в загородные темницы. Нищая чернь, обрадовавшись безначалию, разломала дома несчастных узников, а холопи их и крепостные крестьяне разграбили господские поместья.

Тут снова выступает на сцену гордый и мстительный воспитанник правления Иоанна IV, Богдан Бельский, возвращенный, может быть, по совету Шуйских, из ссылки после смерти Бориса Годунова. Называясь воспитателем нового царя, он властвовал теперь над умами черни и направил её злобу и жадность на дома немецких врачей, которых ненавидел смертельно за выщипанную шотландцем Габриелем бороду. Толпы черни бросились на беззащитные дома немцев, опустошили погреба их и разграбили все, что нашли в домах, где, кроме их собственности, хранились пожитки посторонних людей, вывезенные, для безопасности, в это смутное время из поместьев.

Народ, присягнув на имя царя Дмитрия Иоанновича, отправил к нему с повинною князя Телятевского, который бежал из-под Кром, князя Ивана Михайловича Воротынского и других депутатов. Депутаты нашли его уже в Туле, и новый царь, окруженный буйною толпою чванливой шляхты и грубых казаков, показался им счастливым атаманом разбойников. На первых порах, все в его Тульском дворце представляло вид разграбленного каравана. Туда донцы пригнали ему в дар табун степных коней своих, астраханцы прислали турецкие ткани и персидские ковры, иноземные купцы, торговавшие в России, тюки с дорогими сукнами и бархатом, москвичи — серебряную посуду, богатые одежды и драгоценности. Царь позвал к руке сперва донцов, а потом уже представителей столицы. Когда они приблизились к престолу, окруженному смуглыми и надменными лицами соратников счастливого удальца, он встретил их грозною речью за долгое сопротивление законному царю. Присутствовавшие при аудиенции казаки, бывшие холопи и крестьяне, с своей стороны, подкрепили его выговор самою грубою бранью. Дмитрию, по-видимому, нравилось такое унижение высокого сана депутатов Москвы: он мстил боярам за унижение, которое претерпел, добиваясь престола, и допустил казаков до такого неистовства, что они едва не убили до смерти князя Телятевского за бывшее усердие его к Годунову.