Подле самых Кром люди, посланные «для вестей» вперед, донесли: «Встала Рязань старая! Братья Ляпуновы идут с целою ратью! А в царевом стану — шатость; люди все — в изнеможении, а воеводы один другого побить хотят!..»
Городок открылся на рыжем холме в насупленном дозоре сторож.[61] Иссиня-черная гряда бора замыкала песчаную ветряную степь, еще желто-лиловую от мяты, пустырника и зверобоя.
Накануне «перелеты» из московских полков сказали:
— Воевода не стоит лыка, а ставь его за велика! Побьете Трубецкого и людей его. Нетвердо стоят.
В полдень «воры» увидели стан. Накрытые войлоками телеги уходили в лес. Поблескивали пушки. Над станом шумным клином проносились воробьи. Ветер трепал знамя. «Москва» стояла, охорашиваясь и гарцуя.
Стрелецкий голова отъехал от стана и закричал:
— Лю-у-у-ди! Бросьте воровать против великого государя! Нас тута пять тысяч!
— Ногами правил, головою в седле сидел! — крикнули в ответ. — Хотите вы со своим шубником нашей крови лакнуть? Пейте воду из лужи да трескайте свои блины!..
— Эй, метлу захвати! Было б чем дорогой от мух пообмахнуться!..
Колючая пыль, слепя глаза, неслась на «воров». Болотников пошел в обход, выиграл ветер, и солнце било теперь «Москве» в глаза. В стане ударили пушки. Круглые черные ядра запрыгали меж рядов, глухо колотя и не взрывая землю.
Все обернулось быстро и так, как никто не ждал.
Закричали, попадали люди, загремело по полю там и тут. И вдруг левое крыло «воров» слилось с правым воеводским, и оба разом ударили на москвитян. А из города уже выскакивали казаки, гнали по дороге воевод, перенимали пушки и обозы…
Болотников поглядел в мутную от пыли даль.
— Вона! Рязань идет! — пронесся крик.
Шло ополчение — люди дворян Сумбулова и Ляпуновых.
«Рязань» стала обозом и раскинула под городом шатры.
Челядь и мелкие дворяне южных поокских городов побрели к болотниковскому стану.
— Што, — спрашивали «воры», — и Рязань богатая за царем худо живет?
— Вестимо, худо. Нынче родовитым нашим людям на Москве не стало мест.
— А нам, — говорили дворяне, — либо идти дьячком в церкви петь, либо к вам, в казаки, — все едино!..
Болотников, окруженный толпою своих и рязан, стоял на пригорке.
— Што за люди, — спрашивал он, — Ляпуновы да Сумбулов? Чего добывают? Богатство аль братство? — И косился сторожким взглядом на завесу ближнего шатра.
Он сошел с холма. Стоявший у шатра широкий в плечах, голубоглазый человек смотрел на Болотникова, разведя тонкие дуги бровей и прикрывая мягкую светло-рыжую бороду пухлой рукою.
— Ляпунов будешь? — сказал Болотников, подойдя близко, почти касаясь рыжего плечом.
Они поглядели друг другу в глаза с грубой, простоватой силой, не мигая. Захар Ляпунов вышел из шатра. Медведь медведем, смуглый, с круто скошенным лбом.
— Пошто, — спросил Болотников, — хотите быть с нами?
Прокопий заговорил:
— Шуйский у многих из нас поместья и вотчины поотнимал. Для нас, рязан, на государевой службе мест не стало…
— Стало быть, за Димитрия стоите? — перебил Болотников, и усмешка чуть засветилась в его глазах. — А што, как и он земли отбирать станет?
— И его сведем! — темнея глазами, крикнул Ляпунов.
— А может, и так случится: приберут земли сии вот люди, — указывая на подошедших комаринцев, сказал Болотников.
— Дай бог те здоровья, Иван Исаич! — раздался крик. — Верно молвил! Гни осину за вершину, а вотчинника — за чуб!..
Ляпунов взглянул на молчавшего своего брата и проговорил глухо:
— Спорить с тобой не стану. Речь твоя высока, в иное время сам бы тебя кнутом бил… А нынче иду с тобой заодно, и ты на меня зла не мысли!..
Болотников молчал. Ропот возникал у шатра Ляпуновых.
Белые холодные облака летели над головами.
Обозы, скрипя, уходили из-под Кром.
«…Тое ж осени под Серпухов ходил на воров Михайло Васильевич Скопин-Шуйский, да боярин князь Борис Петрович Татев, да Ортемей Измайлов… и воры все: Ивашко Болотников, да Истомка Пашков, да Юшка Беззубцов с резаны и с коширяны, и с туляны, и со всеми краинными городы с дворяне и с детьми боярскими, и со стрельцы, и с казаки с Коломны, собрався, пошли к Москве.
И по общему греху тогда воры под селом под Заборьем бояр побили и разогнали, что люди были не единомысленны, а воров было без числа…»
Осень была ранняя.
«Воры» шли под бурым пологом отгоревшего леса. Ударили утренники, и уже под колесами стонала хрупкая ледяная кромка, когда они вышли на среднюю Оку.
Под Коломной стояли люди Истомы Пашкова.
Ветер звенел в ушах. Сухое колючее устели-поле зыбилось, кое-где вмерзши в землю.
Пашков, нескладный, большой, с прямыми волосами соломенного цвета, пришел к Болотникову.
— С Москвы посланы ратные, — сказал он, — да к ним в помочь охотники: псари конные, чарошники, трубники. Не побили б нас воеводы, не ведаю, как тя звать…
— Было у меня прозвище, — с усмешкой сказал Болотников, после того — полуимя, а нынче зовусь Иван Исаич. Воры меня так пожаловали. Горазд, вишь, я воровской завод заводить!.. А воевод побьем!
— Того не знаю, — глухо протянул Пашков и ушел к казакам…
Они взяли Коломну. Повернули на Серпухов. К ним отовсюду стекались люди. Первый снег забелял путь, прикрывал обочины, слеживался в логах.
