Повесть о белой медведице - [14]

– Боевой, чертенок! – одобрительно сказал ученый, развернул заранее приготовленный пустой рюкзак, поймал маленького храбреца за холку и на время засунул его туда – чтобы не мешал. – За работу, товарищи.

Люди быстро произвели мечение Кривошейки. К ушам прикрепили пронумерованные сережки из нержавеющей стали; на огузке стойкой красной краской вывели номер: 141.

– Приходит в себя, Игорь Валерианович. Поосторожнее.

– Да, да, заканчиваю… Теперь посмотрим, мадам, что у вас с шеей… М-мда, ясно. Так я и думал. Виноват не клык моржа – виновато всеядное, весьма опасное для фауны Земли двуногое существо. Гомо сапиенс – человек разумный. Пулевое, глубоко проникающее ранение. Теперь мне понятно, почему ты, голубушка, была так агрессивна с нами…

Через полчаса препарат прекратил обездвижущее действие, и медведица поднялась. Вдосталь навизжавшийся и охрипший в рюкзаке медвежонок был освобожден, жался к материнской ноге.

Люди и собаки ушли, не причинив зверям вреда.

Но медведица не поверила в это. Она не могла верить людям и собакам, потому что очень много горя они внесли в ее жизнь. Кривошейка посадила детеныша на свою спину, поспешно покинула берлогу и остров Врангеля. Звери ушли в паковые льды, забившие пролив Лонга.

В полночь над островом Врангеля разыгралось необычайно яркое северное сияние. Гигантские цветастые змеи в неистовом яростном поединке носились в вышине друг за другом, ударялись, сплетались телами, ежеминутно меняя пронзительную окраску. На заснеженные склоны Дрем-Хеда, на паковые льды словно выбросились тысячные косяки шевелящихся, бьющихся в агонии разноцветных диковинных рыбин. Небесный огонь был столь ярок, что отблески играли даже на обтянутой прокопченными оленьими шкурами яранге. Взлаивали, выли лохматые ездовые псы, привязанные за нарту с закрепленным остолом.

В яранге четверо – работники биологической экспедиции из Московского института эволюционной морфологии и экологии животных АН СССР; один доктор и три кандидата биологических наук. На острове Врангеля они безвыездно полгода ведут наблюдения, изучают жизнь белого медведя.

Два жирника (фитиль, плавающий в растопленном жире моржа) освещали чистым, ярким пламенем теплейшие собачьи спальники, груды рюкзаков, карабины и ружья, раскаленную железную «буржуйку» на земельной разделке с выводом через крышу. В «буржуйке» потрескивал уголь. Ученым не спалось. Северное сияние нездорово действует на непривычную к Арктике психику городского человека. Игорь Валерианович в тренировочном костюме лежал на спальнике, читал английскую брошюру об арктических животных. Изредка он чертыхался и делал энергичные карандашные пометки на полях.

Кандидаты наук азартно резались в «дурака». Игорь Валерианович задремал, уронив раскрытую брошюру на грудь. Ему, очевидно, снилось что-то страшное: он дергал головою, постанывал, скрежетал зубами. Когда на улице бушует яркое северное сияние, полярникам снится всякая чертовщина.

Вдруг ученый вскрикнул и резко сел на спальнике, вытаращил глаза. Все оставили карты, глядя на своего начальника. Наконец взгляд Игоря Валериановича принял осмысленное выражение. Он криво усмехнулся, повертел в руках красочную английскую брошюру, которую читал четверть часа назад.

– Что, Игорь Валерианович? Кошмар?

– Еще какой, ребята… Пожалуй, стоит рассказать.

– Слушаем, Игорь Валерианович.

– Так все зримо, четко, в цвете, как наяву… Там, где бухта Роджерс, где как бы въезд на остров Врангеля, будто стоит громаднейших размеров памятник, архитектурный ансамбль, все из чистейшего белого мрамора. Да… На высоченной колонне-постаменте – белая медведица. Та самая, с искривленной шеей, которую мы сегодня метили. Нет, она не просто повернула голову, а стоит именно с искривленной, перебитой пулей шеей. Слева и справа от постамента – мемориальные доски, очень большие, в три человеческих роста. На одной высечены ставшие хрестоматийными для зоологов слова Джулиана Хаксли[1]: «Крупные животные, свободно и безбоязненно разгуливающие по необозримым просторам, – это зрелище волнует и восхищает подобно созерцанию прекрасного здания или прослушиванию гениальной симфонии». Не правда ли, звучит как издевательство по отношению к той, с искривленной шеей, что стоит на постаменте?… Другая доска сплошь исписана. Знаете чем? Цитатами вот из этой брошюры. – Игорь Валерианович раскрыл книжку и начал переводить с английского те места, которые помечал карандашом: – «…медвежата залегли на туше застреленной матери, злобно ворча и фыркая…», «Мы выстрелили и тяжело ранили одного из медвежат…», «…минимальное число белых медведей, убиваемых ежегодно во всем мире, превышает 1300…», «Предполагают, что в полярной области все еще бродят 11000—12 000 белых медведей…»

Игорь Валерианович отбросил брошюру, замолчал.

– Пожалуй, цитаты более соответствуют характеру памятника… – задумчиво сказал один из кандидатов.

– Ваш сон вовсе не кошмарный, Игорь Валерианович, – вставил другой. – Не сон, а явь. Действительное положение вещей.

– Явь бывает пострашнее самого кошмарного сна, – добавил третий.

V

Два песца, серебристый и голубой, с желтыми и прозрачными, как смола, глазами, пять белых чаек, бургомистр и ворон вот уже полтора года неотступно преследовали Кривошейку, где бы она ни находилась, куда бы ни шла. Нахлебники питались остатками пищи белой медведицы. К подобному соседству пернатых и зверей она давно привыкла, не замечала своих нахлебников и не охотилась за ними даже в дни жестокого голода. Они полностью зависели от добычи медведицы, и погибни она во льдах голодной смертью, та же участь постигла бы и нахлебников. У каждого медведя были свои нахлебники, свое сопровождение, своя братия, которая не потерпит чужаков, вырывающих у них кусок изо рта.