Повесть о бедном солдате - [18]

«Бабы!.. Девки!.. Понагнали их на мою голову, — сердился Серников. — Ну что с ими делать, ежели и впрямь в штыковую атаку придется?» — И даже сплевывал от досады.

Когда пришлось учить отряд ползать по-пластунски, Серников смущенно отворачивался, чтобы не видеть девок, особенно Катьку, которая для удобства задирала юбку повыше и никого не стеснялась, проклятая.

В начале октября Серников счел возможным доложить Федосееву, что отряд обучен.

— Оно, конечно, на фронт супротив немца их пока что не пошлешь, — присовокупил он. — Но стрелять могут и дисциплинку держать научились. Одним словом, задачу свою они выполнят.

— Молодец! — похвалил Федосеев. — Вот ты ими и будешь командовать, когда начнется дело.

Серников вздрогнул и вопросительно посмотрел на Федосеева.

— Скоро! — кратко ответил тот и заторопился.

Серников знал куда: в Смольный, там теперь помещался штаб большевиков.

С каждым днем в Питере становилось все тревожнее. Бастовали десятки заводов, к ним присоединялись все новые и новые. Голодные очереди баб, выстаивавших ночи у пустых лавок, вдруг начинали бушевать, с криком, руганью били стекла у ненавистных лавочников, требовали хлеба — сами не знали у кого; по всему городу шли митинги, они передвигались с места на место, как маленькие водовороты по течению бурной реки; отряды красногвардейцев шагали по улицам; грузовики, охраняемые матросами — по одному на каждой подножке, развозили отрядам оружие, взятое в арсенале Петропавловской крепости, где уже хозяйничали большевики и комиссарил представитель Военно-революционного комитета. По вечерам на углах вспыхивали костры, около них грелись красногвардейские патрули.

Погода вдруг испортилась. Из низких рваных туч, которые ветер гнал неведомо куда, сеялся холодный дождь. С утра над городом повисал серый сырой туман.

Отряды Красной гвардии перешли на казарменное положение. Серниковский отряд разместился в конторе завода «Айваз», откуда вынесли столы, сделали нары в два этажа, пирамидку для винтовок. Опали не раздеваясь, в пальто, шинелях, на ночь выставляли караул. Ждали боевой тревоги.

Командир отряда спал вместе со всеми, но иногда оставался в казарме, назначая на этот случай связного.

Семнадцатого в газете «Речь» появился приказ командующего Петроградским военным округом полковника Полковникова: «Предупреждаю, что для подавления всякого рода попыток к нарушению порядка в Петрограде мною будут приняты самые решительные меры».

Газетку «Речь» раскурили на цигарки. Офицеров, пытавшихся восстанавливать в полках прежние порядки, просто-напросто не слушали. Хозяевами в полках окончательно утвердились полковые комитеты, состоявшие преимущественно из большевиков.

Между тем у Зимнего и Мариинского дворцов по приказу того же Полковникова усилили военную охрану, у министерства, государственного банка, телефонной станции, почтамта, вокзалов появились патрули юнкеров.

Что-то назревало, что-то готовилось, в воздухе носилась тревога…

Все эти дни Серников, охваченный каким-то необъяснимым предчувствием, места себе не находил. Днем он исправно продолжал занятия со своим отрядом, а вечерами не знал куда себя деть, ночи спал плохо, ворочался, вставал, курил и все думал, думал, думал… Только мысли у него теперь были не путаные, а вполне отчетливые, ибо он твердо знал, чего хочет и как этого добиться. Собственно, эти мысли сводились к одной, самой главной: «Возьмем власть — наша будет земля». И в ночной тиши, которая казалась ему тревожной, он мечтал, как вернется в деревню с приказом Ленина поделить по справедливости землю, как повидает дочек, как заживут они вместе в старом доме. Тут его начинали одолевать заботы: дом без хозяина наверно давно похилился, и многое надо будет чинить, исправлять и все это обязательно закончить к весне, когда приспеет время пахать. Он тяжело вздыхал, жалея, что Лукерья не дождалась счастья и что одному, без бабы в доме, ему будет трудно.

В ночь с двадцать второго на двадцать третье октября Серников, которому давно уже не спалось, накинул шинель и вышел за ворота. Город тонул в сырой темени ночи, лишь кое-где виднелся красноватый, колеблющийся свет — там, видно, грелись у костра патрули. Было тихо.

Серников покурил, постоял, ежась от сырости, и собрался было обратно, когда издалека послышался ровный, негромкий топот. «Строем идут, — угадал Серников. — Кто бы это? Куда?» Он не спеша прошел квартал, завернул за угол и остановился. Топот приближался. «Не меньше взвода, — определил Серников. — Без команды идут, скрытно». На всякий случай он отступил в тень ближайшей подворотни. Скоро мимо него прошагал отряд юнкеров с винтовками с примкнутыми штыками. Сбоку шагал офицер с хлыстиком в руках, ногу ставил мягко, на носок.

Пропустив отряд вперед, Серников осторожно двинулся за ним. Шли довольно долго и, не доходя Николаевского моста, остановились. Тут офицер — Серников только сейчас разглядел, что это поручик, — отдал какое-то краткое приказание. Тотчас несколько юнкеров, отделившись от отряда, пробежали к мосту, постояли там, вглядываясь в противоположный конец, и вернулись обратно. Последовала новая негромкая команда, и весь отряд направился к мосту. Половина его остановилась на ближнем конце, половина потопала к дальнему.