Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1 - [8]

«У Ирины… очень поэтическая душа. Но всегда очень грустна ее муза. От вас, Юрий Борисович, зависит, чтобы на ее лире зазвучали другие ноты».

Новые ноты зазвучали — о материнстве, о высшем предназначении — но муза ее осталась столь же печальной. По заказу о. Георгия в Сфаяте была написана специальная икона Божией Матери «Светлая Обитель странников бездомных» (ее называли «Радость Странным»), которой он составил Акафист, имевший хождение в эмигрантской среде. С иконы было сделано множество списков. Такой семейной иконой, написанной гардемарином, родители благословили Ирину и Юрия в день их венчания. Характерна запись, сделанная Ириной в первые дни замужества: «Мне бы хотелось спокойно и подробно, день за днем, записывать мою маленькую женскую жизнь». После заключения брака Ирина взяла фамилию мужа, но стихи подписывала по-прежнему «Ирина Кнорринг».

В то время диабетичкам категорически не рекомендовали иметь детей. Но совершилось чудо: 19 апреля 1929 г. родился сын; мальчику дали имя Игорь — в честь горячо любимого кузена Ирины, пропавшего в огне гражданской войны (так считали тогда). Игоря называли «чудо доктора Ляббе» — по имени врача, спасшего жизнь матери. «Если хотите увидеть счастливого человека, посмотрите на Ирину», — говорила Мария Владимировна. Жизнь Ирины приобрела новый смысл и заботы. Кроме того, она приспособилась к ежедневным уколам, пробам на сахар, ограничениям в питании, режиму дня… Но иногда «срывалась» и делала об этом хвастливую запись в Дневнике, добавляя: «Будь, что будет». Но это внешняя сторона ее жизни, была и тайная — «тетрадная», душевная, с трагедиями, надеждами, стихами и «воображаемыми романами». Несмотря на болезнь, все обычные житейские проблемы — начиная от ревностей и влюбленностей, заканчивая ссорами и скандалами — не обходили стороной семью Ирины Кнорринг. Среди множества материнских забот выделим одну, волнующую Ирину по мере взросления ее сына:

«Много говорится у нас, в эмиграции, о денационализации, о смене и т. д., и никто не догадался составить хороший букварь, понятный эмигрантским детям, растущим в Париже».

Если первую часть Дневника можно назвать «девичий дневник», настолько он трогателен, целомудрен и невинен (включая настойчивое желание Ирины — согрешить: позволить поцеловать себя кадету, попробовать кокаин и т. д.), то по мере того, как происходит взросление поэтессы, меняется и характер Дневника. Настал момент вспомнить о том, что Поэзия, а также Проза — женского рода. Женственность И. Кнорринг уходит корнями не только в XIX век (к «прабабушкам томным»), но во времена древней Руси, к Ярославне. В этом убеждаешься, читая о ее долготерпимости, преданности и особенно о ее «плачах»; неважно — в переносном или в прямом смысле. Это — плач Души, имеющий универсальный характер, выражающий всякую женскую эмоцию (протест, бессилие, страдание, радость, всепрощение), избавляющий поэтессу от Вскриков, помогающий хранить Молчание перед грозной Судьбой. Характерна ремарка Саши Черного, приведенная Ириной в Дневнике (увы, не распознавшего природу и тайну «плача»), «И сколько же ей лет, что она все ноет и ноет?» — поинтересовался он после первого же знакомства.

Женственность проецируется и на творчество Ирины Кнорринг. Но она не имеет ничего общего с «манерностью», которая часто присуща женскому творчеству, порой заслоняет другие особенности авторского почерка и даже сам преподносимый материал. Женственность И. Кнорринг — в мелодичности, сдержанности, целомудренности, простоте и «кротости» — как ее стихов, так и прозы. Уже в Сфаят, среди кадет и гардемарин, Ирина страдает от недооценки окружающими ее женственности. «…Это окончательно подорвало мою веру в себя и в мое будущее», — глобальный вывод по мелочному поводу. Позднее она будет страдать от недооценки «собратьями по цеху» ее стихов. О чем мечтает юная девушка? «По традиции пишу мои желания на этот год: 1. Успех в стихах.

2. Успех у мужчин», — запись о двух женских ипостасях, двух Божественных началах (сделана Ириной в день 18-летия). Почву для рассуждений о взаимоотношении полов, о браке дают каждодневные наблюдения: «Свою мораль навязывают чуждые русскому человеку окружающие его в Тунисе арабские традиции, — записывает она, — пусть и с французской прививкой […] Французы так прямо и говорят, что женщине образования не нужно, она должна знать только хозяйство». И приходит к выводу:

«Я поняла, что этот страшный вопрос — уважения к женщине — важнее политических убеждений, важнее взглядов на штатских и военных, […] на поэзию. […] Это есть вопрос первой важности».

Вернемся в 1925 год, год встречи И. Кнорринг с поэтами, год начала ее «литературной жизни». Будучи в Тунисе, Ирина посылает свои стихи в различные журналы и имеет первый опыт публикаций. Напомним, что при жизни стихи И. Кнорринг были напечатаны на страницах эмигрантских газет и журналов: «Годы», «Грани», «Звено», «Новое русское слово», «Новый журнал», «Перезвоны», «Последние новости», «Россия и славянство», «Русские записки», «Своими путями», «Студенческие годы», «Эос»; включены в поэтическую антологию «Якорь». Кроме честолюбия, был еще один, более значимый повод беспокоиться о печатании стихов — надежда на получение гонорара, пусть скромного (семья постоянно нуждалась, в рационе: «суп и картофель», выработалась привычка жить «без масла»). Весной того же 1925 года Клуб молодых литераторов был преобразован в Союз молодых поэтов и писателей в Париже (далее — Союз, так его называет и Ирина), на него поэтесса возлагает большие надежды: «Мне ясно теперь, что я стою в тупике, что нужно искать чего-то нового. Даст ли мне это „Союз“? (…) Или придется опять ползать в темноте и из одного тупика лезть в другой?»