Повесть и рассказы - [11]

Я стала безбожно врать, выдумывая разнообразные истории. Их невозможно было проверить, но они были очень правдоподобны. Они происходили то на улице, то в саду, то в кино. Герои этих историй рассасывались в толпе, соскакивали с трамваев, убегали в темноту — в общем, так или иначе, исчезали из моего поля зрения, и я всегда чего-то недоговаривала.

— Ну и что же было дальше? — спрашивала мама.

— Не знаю… — отвечала я, торжествуя.

Моя школа была расположена далеко от дома, и я каждое утро шла с Мойки через Марсово поле. Я наблюдала за выведенными на прогулку собаками, которые с бесстыдной деловитостью орошали кусты, тумбы, фонари, потом лениво дрались друг с другом. Я долго стояла, глядя на мрачный Михайловский замок, — мне рассказывали, что там убили царя, и я представляла себе, как царь, похожий на дядюшку с картинки Буша из «Макса и Морица», в длинной ночной сорочке и колпаке несется по узким коридорам замка. На дрожавшего, жалкого царя наваливаются громадные люди с шашками и начинают «жать масло». Испуганная собственным воображением, я срывалась с места и шла дальше, волоча тяжелую сумку, набитую учебниками, полными моих рисунков, и тетрадями в кляксах.

Поворачивая за угол на Моховую, где была моя школа, я вдруг обнаруживала зловещее безлюдье и опрометью неслась последние пятьдесят метров, тщетно пытаясь обогнать время. Каждый день я безнадежно опаздывала. Я ничего не могла поделать со своим дурацким характером. Тот отрезок мира, который лежал между домом и школой, был для меня неизменно интересным и разнообразным.

Однажды я возвращалась из школы, не глядя по сторонам.

Я вообразила себя кенгуру и мчалась гигантскими прыжками, опираясь на хвост. Мимо прошел слон, полный пассажиров, по небу с карканьем носились пестрые попугаи, во дворе мне перебежал дорогу тигр, с мяуканьем скрывшийся в дровяном сарае.

На десятом году жизни мне впервые открылся незабываемый мир Брэма. Я влетела домой и, сбрасывая пальто, рванулась к толстой зеленой книге, раскрытой на сумчатых.

— Что у тебя с пальцем? — спросила мама. — У тебя палец в крови.

— Меня укусил тапир, — ответила я, пробегая мимо.

— Кто?

— Ну, собака.

— Какая собака?

— Маленькая, беленькая, — сказала я, пытаясь наконец добраться до сумчатых.

— Нет, постой, — сказала мама.

Она стала очень серьезной и засыпала меня вопросами. Что это была за собака? Какой у нее был вид? Какие у нее были глаза и не текла ли у нее изо рта слюна?

Я ответила на все вопросы, кроме слюны, но маму это не удовлетворило. Она позвонила отцу на работу и что-то долго шептала в трубку. Я ломала себе голову, что бы это могло значить, но ничего не придумывалось.

Вскоре пришел папа. Он был встревожен и, осмотрев мой палец, тоже стал расспрашивать о собаке. Я так подробно описывала ее, что она была как живая. Мне казалось, вот-вот она начнет скрестись в дверь. Тут папа задал мне вопрос, совершенно сбивший меня с толку:

— В каком положении у нее был хвост?

— Я не заметила, — вполне искренне ответила я. Действительно, трудно было заметить, в каком положении хвост у несуществующей собаки.

— Одевайся, поедешь со мной, — вдруг сказал отец тоном, не допускающим возражений.

Всю дорогу от дома до Пастеровского института на Песочной улице папа объяснял мне, что такое бешенство и как с ним бороться. Я поняла, в какой попала переплет, только когда увидела шприц, показавшийся мне с кефирную бутылку.

И тогда, уцепившись за папину руку, я сказала, мучительно переламывая свое самолюбие:

— Папа, я все выдумала, не кусала меня никакая собака. Просто я оцарапала палец о стекло.

— О какое стекло?

— Я могу тебе показать. У меня в пальто разноцветные стеклышки.

Папа огорченно посмотрел на меня своими добрыми усталыми глазами.

— Нехорошо, — сказал он, — нехорошо, доченька, говорить неправду, а тем более от страха.

— Правда же, папа, честное слово, не было никакой собаки. Я сама не знаю, почему я выдумала какую-то собаку.

Но папа был непреклонен.

— Я не могу проверять правду ценой твоей жизни, — сказал он.

И мне вкатили первый шприц вакцины, предохраняющей от бешенства.

На следующий день мне купили рулон трамвайных билетов, и я должна была ежедневно утром ездить на уколы, а в школу мне разрешили приходить ко второму уроку.

Так как я твердо знала, что мне не угрожает бешенство, то уже через два дня я начала просто совершать экскурсии в трамваях и вскоре изучила почти все маршруты города. Потом мне это надоело. Люди входили и выходили, а я ехала неизвестно куда. Уткнувшись в чью-нибудь спину и пошатываясь на поворотах, я стала вспоминать о том, что сейчас в класс входит учительница русского языка и литературы Мария Викентьевна. Она опять, как всегда, прочтет что-нибудь интересное в конце урока. А однажды, вспомнив, что Коля Мартьянов должен был принести мне «Таинственный остров» Жюля Верна, я сошла со своего неопределенного маршрута и поехала в школу к первому уроку.

В первый раз я не опаздывала.

Увидев впереди двух своих одноклассниц, я окликнула их, но они, оглянувшись, вдруг пустились бежать, так что я их еле догнала.

— Вы почему удрали? — спросила я, сильно обидевшись.