Поверженные правители - [6]

— Чем подозрительно? — спросил я.

Покосившись на меня, он пробормотал:

— Они переправляются не с той стороны. — Весьма благоразумно, даже для полусмертного, не говорить о пристанищах открыто. — Или это, — добавил он, — или им там не место. Мы с Гвирионом можем переправляться в обе стороны. Тени Героев не могут.

Я начинал понимать, к чему он клонит: некоторые пристанища на реке — включая и то, которое мы обсуждали, — были выстроены, чтобы принимать путников из Царства Живых в Царство Мертвых. Таков обычный порядок вещей. Хотя другие служили местом встречи для беглецов из Царства Мертвых в Царство Живых. Тех следовало опасаться. Конан полагал, что пристанище Щедрого Дара уже ненадежно.

Я вдруг ощутил руку Конана на своем плече. Лицо юноши подергивалось от усилий. Я уплыл в сновидение, и он призывал меня обратно.

— Спасибо за известие, — сказал я, но он с сомнением покачал головой.

— Этот Пендрагон. Будущий правитель, каких я еще не видел. Он знает тебя. И при том он из Нерожденных. Ты понимаешь?

— Спасибо, — повторил я. — Да, я понимаю.

— Он знает о тебе и то, чего еще не случилось. Ты это понимаешь?

— Меня это не удивляет.

Он погасил свой острый взгляд, снова став буйным и бесстрашным, зеленые глаза сверкнули затаенным до времени озорством. Он не стал добиваться ответа на свои вопросы.

— Странный ты человек, Мерлин. Не думаю, что сумею понять тебя, пока не придет для меня время повзрослеть и стать владыкой вместо моего отца Ллеу.

— Те же слова можно сказать и обо мне, — ответил я.

— Да! Но тебе не придется сражаться с собственным братом. — Его лицо омрачилось. — Не радует меня далекое будущее, Мерлин, в котором мы с братом должны будем драться за колесницу, а не красть ее.

Он отвернулся и ушел искать место для отдыха в доме правителя.

Глава 3 ПРИСТАНИЩЕ

Только смертным отпрыскам богов дано пробежать или проскакать в седле или в колеснице через мир преходящих теней — мир людей — в блаженном безразличии к встречам с созданиями Иных Миров. Для Конана пристанище на реке Нантосвельте было лишь очередным привалом в пути: возможностью попировать, выспаться и провести несколько дней за игрой, небольшое приключение на пути, который приводит и еще приведет его ко множеству подобных мест в этом или в том мире. Для корнови, народа, возделывавшего земли близ крепостного холма, для простых людей, построивших большую, неприступную крепость, появление пристанища должно было стать ужасным знамением.

Как я понял, сменилось более пяти поколений со времени последнего возникновения пристанища на броде Щедрого Дара.

Но пока я готовился к путешествию на реку, чтобы разведать причины появления Пендрагона — Нерожденного Владыки Всадников, — в тот же день, ближе к вечеру, со сторожевой башни на западной стене закричали, что дети правителя возвращаются с охоты и скачут, словно спасаясь от погони.

Когда их уже можно стало окликнуть с Бычьих ворот, охранявшие их воины-утэны отделились и направились в крепость. Кимон и Мунда привстали в стременах, высматривая на высоких стенах человека, с которым хотели поговорить.

Этим человеком был я.

Мунда увидела меня и помахала рукой, маня за собой. Затем они с братом тихо проехали по скрытой тропе через невозделанную равнину к вечной роще, к ближайшему изгибу реки Нантосвельты.

Я последовал за ними и застал их за ссорой. Они яростно спорили. Девочка так и пылала, ее лицо разгорелось от жаркого спора и бешеной скачки.

Пока я шел к ним, огибая камни и низкие курганы, укрывавшие мертвых, я улучил момент, чтобы присмотреться к детям издалека. Кимон мерил шагами землю — маленький вождь в одежде охотничьих цветов, в коротком плаще и в тесно охватывающей голову ленте венца. Ему еще не дозволяли носить ожерелье, но на его окрепшей шее на шнурке из бычьей кожи висел маленький амулет Тараниса, Громовника.

Он быстро рос. Ему едва ли исполнилось десять лет, но по стати и повадке можно было дать все пятнадцать. Волосы он все еще носил распущенными, а в уголках губ нарисовал красным завитки, обозначив усы, которые вскоре предстояло растить и с гордостью холить. Он любил охоту, скачку и проявлял ловкость в играх — возможно, не лучший из игроков в мяч в крепости, но юноша, заслуживающий внимания.

Кимон был на удивление суров. Он многое унаследовал от Урты, но вот спокойного юмора отца ему не досталось.

Девочка тоже выглядела старше своих лет. Она еще не достигла, по очаровательному выражению женщин-старейшин, «расцвета луны», но ждать оставалось недолго. В одежде и прическе она подражала мачехе — скифской охотнице Улланне, ставшей женой Урты после смерти его возлюбленной Айламунды. Волосы были связаны в три хвоста, скрепленные на концах, причем средний оказался длиннее остальных. Мунда высоко подбривала виски и красила их охрой. Носила она свободную рубаху, перевязанную поясом и украшенную яркими заплатами, и узкие штаны до щиколоток с разрезами от колен. Когда случалось делить трапезу с отцом и мачехой, она надевала бледно-зеленое платье, более приличествующее девочке, из которой вырастет женщина-старейшина.

Мунда желала знать решительно все предания и историю крепости. Но прежде, пока она не достигла нужного возраста, ее заставили освоить пять приемов Героев, точно так же как Кимон сперва должен был усвоить пять уроков Предвидения. Он от природы не был склонен к учению, но все же сумел затвердить поэтические строфы и родословную правителей. В лекарской науке Кимон выказал меньше способностей, а танцевать отказывался наотрез; он обратился к моей помощи, чтобы понять глубинное движение самой земли, а также лежащие под нами и порой открывающиеся пути духов.