Поверженные боги - [72]

Несмотря на все вышеизложенное, справедливости ради хочу сказать, что чичимеков нельзя назвать вконец опустившимся народом. Например, со временем мне удалось понять, что если они грязны, покрыты коростой и кишат паразитами, то вовсе не потому, что им это нравится. Семнадцать месяцев в году каждую добытую каплю воды, которая не уходит на немедленное утоление жажды, они берегут — вдруг завтра в пределах досягаемости не окажется даже захудалого кактуса, а такое случается сплошь и рядом. Целых семнадцать месяцев вся влага потребляется лишь внутрь, и использовать ее для омовений было бы безумным, преступным расточительством. Ранняя весна с ее быстро проходящими дождями — это единственное время, когда житель пустыни может позволить себе роскошь купания. Когда такая возможность появилась, все иритила, точно так же как и я, использовали ее, чтобы отмыться дочиста. А отмывшись от грязи, чичимеки выглядели ничуть не хуже представителей цивилизованных народов.

В связи с этим мне припоминается одно приятное зрелище. Как-то поздним вечером, прогуливаясь от нечего делать неподалеку от становища, я наткнулся на молодую девушку, которая принимала, по всей видимости, свою первую ванну в этом году. Она стояла в середине небольшого мелкого бассейна, образованного заполнившей выемку в камне дождевой водой. Девушка, похоже, случайно его обнаружила и решила воспользоваться этим преимуществом — отмыться как следует в одиночестве, прежде чем сюда нагрянет орава соплеменников. Не давая знать о своем присутствии, я с помощью кристалла любовался тем, как девушка намыливалась моющим корнем растения амоли, а потом долго плескалась в воде — медленно, не торопясь, растягивая столь редкое удовольствие.

Позади нее на востоке Тлалок готовил бурю, воздвигая темную, словно из сланца, стену туч. Поначалу девушка была настолько грязная, что на этом фоне оставалась почти неразличимой, но по мере того как намыливалась и смывала, слой за слоем, застарелую грязь, все отчетливее проступал первоначальный цвет ее кожи, которую вдобавок золотили лучи готовившегося на западе ко сну солнца. На всей огромной, пустой и плоской равнине, заканчивавшейся темной стеной туч, эта девушка представляла собой единственное яркое пятно. Изгибы ее обнаженного тела очерчивала поблескивавшая влага; вода, которой она брызгала на себя, рассыпалась каплями, сверкавшими, словно крохотные драгоценные камешки. На фоне грозно темневшего позади штормового неба она сияла в последних лучах заходящего солнца подобно маленькому кусочку светящегося янтаря, положенного на большую тусклую плиту из сланца.

Много времени прошло с тех пор, как я последний раз возлежал с женщиной, и эта чистая красивая девушка стала для меня искушением. Но я тут же вспомнил другую женщину — насаженную на кол — и не приближался к пруду, пока красавица наконец неохотно его не покинула.

За все время совместных странствий с различными племенами чичимеков я старался не сближаться с их женщинами, не нарушать ни один из их немногих законов и вообще ничем не огорчать дикарей. Чичимеки же, со своей стороны, относились ко мне как к равному, такому же бесприютному скитальцу, как и они сами. Меня ни разу не ограбили и никогда ни в чем не ограничивали, а, напротив, выделили равную со всеми долю в том скудном пропитании, которое давала им пустыня, и я пользовался наравне с ними всеми благами, за исключением того, от чего (вроде дарующей блаженство мочи) отказывался сам.

Однако, как вы помните, я ведь не просто путешествовал, я искал хоть какие-нибудь известия о древних ацтеках, об их давнем странствии и тайных складах. Но все мои новые товарищи — и Мясо из племени текуэксе, и Зелень из племени тцакатеков, и хуаштек Пир — неизменно отвечали:

— Да, действительно, говорят, что такое племя когда-то проходило через некоторые из этих земель. Но мы ничего не знаем о них, кроме того, что они так же, как и все чичимеки, ничего не приносили с собой и ничего не оставляли.

Это был все тот же обескураживающий ответ, который я неизменно слышал с самого начала своего путешествия. Ответ, который повторяли мне и тобоко, и иритила, и все другие бродячие племена, с которыми мне доводилось встретиться в этих краях.

И лишь на второе лето пребывания в этой проклятой пустыне, когда мне уже опостылели и она, и мои предки ацтеки, на мой традиционный вопрос вдруг ответили несколько иначе.

В то время я приблизился к кочевьям племени марими, обитавшего в самой засушливой, самой унылой и наименее обжитой местности, какую мне только доводилось видеть, причем так далеко на севере, что казалось, будто дальше уже никаких пустынь быть просто не может. Марими, однако, заверили меня, что на севере, напротив, расстилаются безбрежные равнины, несравненно более страшные, нежели все, с чем мне довелось столкнуться до сих пор. Услышав эти сведения, отнюдь не радостные для моих усталых ушей, я без особой надежды на успех задал свой обычный вопрос об ацтеках.

— Да, Микстли, — прозвучал ответ. — Племя такое было, и оно действительно проделало тот путь, о котором ты говоришь. Но эти ацтеки ничего не принесли с собой.