Поверженные боги - [2]

[3], мы неуклонно придерживаемся требования догматов Святой Церкви в отношении новообращенных отступников. Tertius[4], мы не ставим препон на пути должного обеспечения владений, пожалованных нашим монархом его верным и благочестивым подданным, необходимой рабочей силой.

Рад сообщить Вашему Величеству, что в качестве клейма на щеке осужденного не используется более унизительная буква «G», означающая позор военного поражения. Теперь мы выжигаем там инициалы владельца раба (если только осужденной не является привлекательная женщина, внешность которой хозяин предпочел бы не портить). Помимо того, что клеймо является знаком собственности, затрудняющим побеги, оно, в конечном счете, отмечает и тех рабов, которые в силу своей неискоренимой склонности к бунтарству не годятся для работы. Многие такие неисправимые смутьяны, сменив нескольких хозяев, теперь носят на своих лицах многочисленные и накладывающиеся друг на друга инициалы прежних владельцев, как если бы их кожа представляла собой манускрипт, текст коего написан поверх иного, более раннего.

В последнем письме Вашего Сострадательного Величества содержится еще одно доказательство Вашей безмерной доброты, ибо, говоря о переживаниях нашего хрониста-ацтека, лишившегося жены, Вы указываете, что он «хоть и принадлежит к низшей расе, но, по-видимому, обладает вполне человеческими чувствами и способен переживать моменты счастья или горя столь же остро, как и мы». Ваше сочувствие нам понятно, ибо всему христианскому миру ведомы верная и пламенная любовь Вашего Величества к Его царственной супруге юной королеве Изабелле и наследнику престола малолетнему сыну Филиппу. Однако мы почтительно рекомендуем Вашему Величеству не распространять безмерно свое сочувствие на лиц, коих наш монарх не может знать так хорошо, как мы, а особливо на тех, кто, подобно вышеупомянутому дикарю, снова и снова показывает себя не заслуживающим доброго отношения. Не дерзая спорить с Вашим Величеством, мы признаем, что порою и он способен испытывать чувства, достойные белого человека. Однако от проницательного взора Вашего Величества, разумеется, не укроется, что, хотя этот старый осел и полагает себя христианином, он высказывает непоколебимую уверенность в том, что его покойная супруга продолжает до сих пор блуждать по свету. И почему? Да потому, что в момент смерти у нее, оказывается, не было при себе языческого амулета! Наверняка также заметит Ваше Величество и то обстоятельство, что ацтек сей недолго предавался скорби в связи со своей утратой. На последующих страницах этого повествования он снова встает на дыбы злонравия и ведет себя в своей прежней, привычной для закоренелого грешника манере.

Не так давно слышали мы, о великий государь, как некий превосходящий нас мудростью священник говорил, что ни одного человека нельзя неумеренно превозносить, пока тот еще не умер и плавает по непредсказуемым морям жизни. Ибо никому не дано знать, преодолеет ли он все эти осаждающие человека бури, подстерегающие его рифы и отвлекающие песни сирен и доберется ли он наконец до надежной гавани. Похвалы достоин лишь тот, кто, попечением Всевышнего, прокладывает свой курс в житейских морях так, чтобы в конце дней своих бросить якорь в порту Спасения, ибо лишь по достижении оного мы можем воспеть Славу душе, достойно завершившей свое жизненное странствие.

И да пребудут вечно милость и благоволение Господа Бога, указующего путь нам, грешным, с Вашим Императорским Величеством, к ногам коего смиренно припадает

Ваш верный капеллан и слуга

дон Хуан де Сумаррага (в чем он и подписывается собственноручно).

ОСТА VA PARS [5]

Стоит ли удивляться, что моя личная трагедия заслонила от меня все остальные беды мира. Однако, так или иначе, я вскоре узнал, что напасти, причиненные Мешико тем страшным наводнением, не ограничились разрушением нашей столицы. Судорожная и довольно нехарактерная для Ауицотля просьба о помощи, обращенная к Несауальпилли во время потопа, оказалась последним поступком, совершенным этим человеком в качестве юй-тлатоани нашего народа. Когда дворец его обрушился, правитель находился внутри и, хотя и остался в живых, наверное, будь у него выбор, предпочел бы гибель. Упавшая балка сильно ударила Ауицотля по голове, и он (как мне рассказывали, ибо сам я более его живым не видел) лишился рассудка. С тех пор некогда великий воин и владыка бесцельно болтался по дворцу, бормоча бессвязные речи, а сопровождавший его слуга то и дело менял безумцу запачканную набедренную повязку.

Традиция запрещала лишать Ауицотля титула Чтимого Глашатая, пока тот жив, даже если речи его представляли собой невнятный лепет и чтить его можно было не более чем комнатное растение. Однако титул титулом, но Изрекающему Совету пришлось озаботиться вопросом о выборе человека, которого вы назвали бы регентом, то есть подыскать того, кто будет править народом якобы от имени безумного владыки. Поскольку двух членов этого Совета Ауицотль убил во время паники на дамбе, старейшины не питали к нему добрых чувств, а потому кандидатура, казалось бы, самого вероятного преемника Ауицотля, его старшего сына Куаутемока даже не рассматривалась. Совет провозгласил регентом племянника владыки, Мотекусому-младшего, ибо, как было объявлено, он уже доказал свою способность к правлению, имел опыт жреца, военачальника и наместника ряда провинций, а также хорошо знал не только столицу, но и самые отдаленные окраины державы.