Поверить Кассандре - [86]

Как оказался на крыше поезда, Павел и сам не понял. Поглядев вверх, он подивился мастерству пилотирования, которое демонстрировал Циолковский: огромная туша дирижабля опустилась совсем низко и казалась застывшей на одном месте. Памятуя наставления его превосходительства, молодой человек подобрался к ближайшему грибку и затянул на нём петлю. После этого перевёл дух. Снова поглядев вверх, Павел обнаружил висящего между небом и землёй старца. Намертво вцепившись в верёвку, тот не желал спускаться, а на призывные жесты Циммера, лишь тряс головой и в ужасе пучил глаза.

Дирижабль сильно качнуло ветром, и человек на верёвке выписал в воздухе пологую параболу. От него отделился небольшой объект и полетел вниз. То оказался правый сапог Распутина. Длинная белёсая портянка, моментально размотавшись на ветру, придала парящему в небе чудотворцу вид хвостатого воздушного змея.

Павел в ужасе закрыл глаза. Вспомнилось, как Григорий упал с высоты в театре. Упал, спасая всех! Но если сейчас упадёт, то уже точно не выживет.

«Что же делать?» – от жалости съёжилось всё внутри, но разве жалость когда-либо помогала?

Видимо, последним соображением и руководствовался Сергей Ефимович Крыжановский, когда, высунувшись из двери гондолы, взвел курок своего «Кольта» и прицелился в Распутина. Тут уж пулебоязненный лампадник не раздумывал – с ловкостью обезьяны он полез вниз и вскоре сидел на крыше рядом с Павлом, крепко вцепившись тому в шинель.

Настал черёд его превосходительства.

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится...[117]», – сказал Сергей Ефимович и крепко ухватился за верёвку. Губы его продолжали шептать молитву до того самого момента, пока ноги не почувствовали под собой крышу вагона. Зацепившись за грибок, Крыжановский некоторое время наблюдал, как поднимается в небо и уходит в сторону чудесный аппарат Циолковского, а затем подобрался к своим спутникам и крикнул что есть мочи:

– Ну что, Гриша, пойдём к Маме?

– Погодь, милай, дай с духом собратися! – захныкал старец.

– Некогда! – возразил Сергей Ефимович. – Поезд набирает ход, нужно скорее убираться с крыши!

Глава 11 Кот и котёнок

25 января 1913 г.

Российская империя, Николаевская железная дорога, участок пути между станциями Вышний Волочок и Лихославль.

Они без приключений спустились на площадку между третьим и четвёртым вагонами и, уже собирались входить внутрь Императорского, как вдруг дверь переднего вагона распахнулась, и из неё выбежал одетый в ладно сидящую военную форму мальчонка – цесаревич Алексей Николаевич. Следом показался неразлучный с ним дядька Деревенько[118] – огромный детина, украшенный гренадерскими усами. Увидев Распутина, наследник престола немедленно просиял лицом и кинулся к старцу в объятия:

- Дядя Григорий вернулся! Я верил, ты меня не бросишь! Но как ты здесь оказался – неужели на аэроплане прилетел?

- Не-а, не на ераплане, а на ентом…, – постеснявшись произносить при ребёнке слово, коим он именовал аппарат Циолковского, Распутин замялся, а потом выпалил, – с неба я свалился, маленький, с неба. Вишь, сапог по дороге потерял.

- Ну, так значит, ты – ангел. Я знал, я всегда знал это, а Жилик[119] убеждал в обратном! – возликовал царственный ребёнок. – Но пойдём же теперь внутрь, посмотри, ты весь дрожишь, а у меня столько всего порассказать накопилось. Веришь, я такое придумал – обхохочешься!..

- Кому – ангел, кому – демон, – вздохнул старец и, беззлобно посмотрев на Крыжановского, позволил Наследнику увлечь себя внутрь царского вагона.

Сергей Ефимович придержал дядьку, и сказал:

- Погоди, Андрей Еремеевич, разговор есть.

Поелику Деревенько был давним знакомцем, и никаких подозрений относительно возможной принадлежности к Ордену Мартинистов не вызывал, Крыжановский учинил ему форменный допрос обо всём, касающемся полковника Петрова и его людей.

Выяснилось, с Петровым едут совсем не жандармы, как следовало ожидать, а трое агентов в штатском. Всех их Деревенько пять минут назад видал на кухне.

- Их Императорское Высочество наследник престола шалость задумали, – значительно подмигнув, пояснил дядька. – Ещё второго дня, на занятии по скульптурному делу, из глины тайком какашку слепили, а нынче на камбуз пробралися. Мне велели коков отвлекать, а сами ту какашку соизволили подложить в розетку с любимым мороженым Дмитрия Палыча[120]. Ну, я, того-ентова, стою, со стряпухой балагурю, морские байки дуре впариваю, када вдруг агенты набежали, а господин Петров им и говорит: мол, машинист видал, будто над поездом какой-то цеппелин летает, а чаво за цеппелин, и какова лешего он летает – неведомо…

- А дальше? – вскричал Крыжановский.

- Хто ево знает, – пожал плечами честный моряк. – Недосуг мне слухать было – Их высочество, наследник, со своим шаловливым делом управились и – бегом с камбуза. А они, сами знаете, ребёнок резвый, еле-еле за таким поспеешь… А вы, ваше вашество, осмелюсь спросить, чаво интересуетесь? Спали, небось, у себя в купе с самого отправления?

- Можно и так сказать…

- А, ну, тада понятно, – снова подмигнул дядька. – Старец Григорий, поди, тоже в купе ныкался, знамо – не с неба он свалился, а с верхней полки. Ну, дозвольте отчалить, а то, сами понимаете, када мальца перед собой не вижу, дурной делаюсь…