Поверить Кассандре - [76]

– Какие тут присказки, – вздохнул Сергей Ефимович. – Кучера у меня убили, Софрона, славного и доброго малого, который не заслуживает, чтобы его бросили просто так валяться.

– Экий ты, оказывается? – почесал затылок Распутин. – Иде он, ентот твой покойник?

– В фойе.

– Енто которое же фойе?

– Большой зал, сразу на входе.

– А-а, так ты бы и говорил по-людски, а то всё по-барски, да по-барски. Мы-то, чай, люди простыя, словей таковских не учили. Пойдём, снесём твово кучера на погост, пристроим по знакомству. Я ведь тады, в трактире, как токмо очухалси, так сразу кинулси сюды, на Смоленское. Один тутошний гробокопатель – закадычный мой дружок. У яво и обреталси. Я ж чаво домой-то, в Покровское, не пошёл? А оттого, что, как тверёзый стал, так сразу вспомнил: Орден собирался устроить собранию, кады – неведомо, а иде – знамо…

– Почему же мне не сказал?

– Грю ж, пьяный был в трактире-то, а опосля заменжевался – чай, за тобой уже охота шла… Ой, чаво это? – старец встал и простёр руку в направлении театра.

Тогда и Крыжановский увидел: изнутри здание подсвечивали огненные всполохи.

– Пожар занялся! – крикнул Распутин. – А ну, айда, не то сгорит покойничек…

Они кинулись к пожарищу и перед зданием увидали Павла Циммера, который неумело пытался усмирить трёх напуганных лошадей – махал руками и орал: «тпр-ру». Хорошо ещё, что отвязать не решился, иначе разбежались бы лошади.

– Скорее, Павел, надобно Софрона из огня забрать, – на бегу крикнул Крыжановский.

– Так я его вынес, прежде чем поджигать, – спокойно ответил молодой человек.

Действительно, тело кучера лежало неподалёку.

– Но зачем понадобился поджог? – недоуменно воскликнул Сергей Ефимович. – Там же трупы, улики…

– Не подумал я, честно говоря, об уликах, – сконфузился Циммер. – А театр запалил для того, чтобы лошадей сыскать… Дважды вокруг оббежал, а их не видать, и не слыхать. А стоило запалить – сразу видно всё стало, да и лошади о себе знать дали.

– Гляди, Ефимыч, анженер-то на выдумку горазд, токмо хрен разберёшь, чаво в ём больше: выдумки али дури, – хохотнул Распутин, но тут же спохватился и заорал дурным голосом: – Посох, мой, посох! Ах, ты ж, нелёгкая!..

Крыжановский с Циммером не успели и рта раскрыть, а сибирский старец уже нёсся козлиными прыжками к горящему зданию.

– Стой, безумец! – запоздало крикнул Сергей Ефимович.

Не останавливаясь, Распутин сиганул в дверной проём, откуда валил едкий чёрный дым.

– Ну, Павел Андреевич, не ожидал, – укоризненно сказал Сергей Ефимович Циммеру. – Идеи у вас, прямо скажем…

– Да я и сам знаю, что глупо, – втянул голову в плечи инженер. – Но, верите, прямо тоска взяла. Думал до утра этих проклятых коняг искать придётся, вот и решил одним махом… Радикально, так сказать…

– Голос подать следовало, – буркнул Сергей Ефимович. – Крикнуть что-нибудь ласковое. Редкая лошадь на оклик не отзовётся.

– Простите, не знал, – ещё больше расстроился Павел.

– Ну, я уже понял: лошади – точно не ваш конёк, зато вы – видный специалист по огненным чудесам, – криво ухмыльнулся Крыжановский, не отрывая при этом взгляда от театрального входа.

К счастью, вскоре здание исторгло из своего огненного чрева царского лампадника. Был он жив и здров, а из ущерба имел лишь большую подпалину на бороде. В руках сжимал здоровенную уродливую палку.

– Чаво повылуплялися, добры молодцы? – довольно загоготал Распутин. – От пули моя смертушка, да от водицы студёной. А огонь – енто тьфу! – наплювать и растереть.

Крыжановский рассматривал «посох».

– Из-за этакой дубины – в огонь? Однако!

– Эх, милай, дорогой, скока тебе не талдычь, всё одно понятия не имеешь. Глупый ты, – явно разозлился Распутин. – Грю ж, я не всякой смертушки страшуси, а токмо определённой! Коль огонь меня не берёть, чаво яво пужаться? А посох… Мы с ним всю Сибирь, всю Расею пешкодралом истоптали. Брат и товарищ он мне… Как яво бросишь? Эвон, ты свово кучера бросать не схотел, так чаво на Григория зыркаешь как на психического?

– Ну, всё, довольно проповедей, нам нужно успеть до отправления поезда, –оборвал старца Крыжановский.

Он быстро успокоил лошадей и увёл их подальше от разгоравшегося не на шутку пожара. Павел со старцем поднесли мёртвое тело и перекинули его через седло.

Скорбный путь не занял много времени, и скоро Распутин уже стучался в дверь неказистого домика напротив кладбищенской ограды.

– Кого это там несёт посреди ночи? – послышался изнутри сиплый голос. – Живой кто пожаловал, али нет?

– И тех, и других маленько имеется! – рявкнул Распутин. – Отпирай, Поливий, свои енто.

Стукнул засов, и на пороге отворившейся двери появился маленький крепкий мужичок.

– А-а, Григорий, вернулся, – сказал он приветливо. – Ну, заходи, странник, заходи. Тебе здеся завсегда рады. А благородным господам от нас – нижайший поклон.

На свету могильщик Поливий производил отталкивающее впечатление: немолодой, сутулый, кустистые седые брови, какие редко у кого встретишь, и вдобавок – набрякшие, тяжёлые веки пропойцы. В настоящий момент могильщик находился в неестественном для себя состоянии трезвости, чем весьма тяготился. В пользу этого умозаключения в равной степени свидетельствовали пустая бутылка на столе, дрожание рук, а также алчный взгляд хозяина жилища.