Поверить Кассандре - [15]

К счастью, устройство оказалось вовсе не оружием, а всего лишь трубой для усиления слуха. Изобретатель приложил её к уху и, выпучив глаза, крикнул:

– Ас-с-сь?

Сергей Ефимович повторил свою пропозицию, с каковой Константин Эдуардович охотно согласился. А затем, словно корабль, что, выходя в плавание, расправляет паруса, развернул чертежи и пустился в объяснения.

– Прошу извинить за навязчивость – ведь не написал, а сразу стал искать личной встречи, но имелась опаска, что вы, как и прочие, к кому обращался, отправите письмо в корзину, не читая. Вот, смотрите: исправлены все прежние ошибки… В первую голову – теплопередача: её вдвое уменьшает запатентованный мною материал обшивки. Далее – двигатель… Теперь это –мощный полуреактивный агрегат, работающий на керосине. Выделяемого им тепла с лихвой хватит как на подогрев подъёмного газа в баллоне, так и на движение со скоростью выше, чем у курьерского экспресса. Что касается дальности полёта, то она больше, чем у любого аэроплана. И, наконец, проблема плавного спуска дирижабля на землю решена при помощи управляемых клапанов для стравливания разогретого воздуха. Таким образом, все спорные вопросы, на которые указывали в своё время профессор Фёдоров, а также господа Поморцев и Кованько, полностью разрешены…

Сергей Ефимович слушал молча. Раз, правда, для кое-какого уточнения попробовал перебить собеседника, но, нарвавшись на чудовищное «Ас-с-сь?», более не повторял попыток. Лишь в конце поинтересовался: когда дирижабль будет готов к полёту?

– Дело шести-семи дней! – с пафосом объявил Циолковский. – Максимум – декады.

– Но сейчас зима, холод – условия прямо скажем не для полётов, может, стоит отложить до весны? – Сергей Ефимович осёкся, ибо изобретатель неожиданно выпучил глаза и, замахав руками, вскричал:

– Что вы, что вы! Условия самые, что ни на есть, подходящие – увидите, как мой аппарат подвержен обледенению, вернее – наоборот, не подвержен…

– Хорошо, – поспешно согласился его превосходительство. – Как будете готовы, потрудитесь меня оповестить: я тотчас же приеду и, ежели полёт пройдёт удачно, можете рассчитывать на мою личную поддержку, а равно – на благосклонное отношение Императорской комиссии.

Большего Циолковский не смел и ожидать. На дворе стояла глубокая ночь, когда он, совершенно счастливый и плотно поужинавший, покидал гостеприимный дом Крыжановских. А Сергей Ефимович засел за работу – встрясок, на которые оказался богат прошедший день, оказалось более чем достаточно. К утру на письменном столе лежала папка с полностью готовым «Законоположением».

Глава 4 Молодой человек, влюблённый в электричество

9 января 1913 г.

«Мѣблированные апартаменты мосье Карманова», – именно такая надпись виднелась на аккуратном фасаде доходного дома – одного из многих на Бассейной улице. По чести сказать, внимания прохожих в должной мере эта вывеска не привлекала, хотя стараний и средств она в свое время забрала «нематерьяльно много», как любит выражаться хозяин средств, стараний, вывески, да и самого доходного дома – Роман Модестович Карманов.

В настоящую минуту мосье Карманов стоит у парадного входа и меряет властным взором улицу, точно это – его собственное подворье, а сам он по рождению принадлежит вовсе не к мещанскому сословию, а к графскому, а то и княжескому роду.

Вдалеке кричат вороны, в двери булочной ломится бродяга, по небрежно очищенной от снега дороге трясется извозчик – все идет своим чередом в этот самый обычнейший из всех дней. У Романа Модестовича шикарное настроение – мир вращается вокруг него в положенном ритме, прохожие низко кланяются, и от каждого такого поклона Карманову кажется, будто он на вершок воспаряет в небеса. Тело почти невесомо, каждый новый вдох наполняет нутро легчайшим эфиром, да так, что собственный упитанный зад поневоле может показаться диковинного вида монгольфьером, а узкие и покатые бабьи плечики – хищно развёрнутыми крыльями новейшего Ньюпора[24]. Чем не счастье? В этакую светлую минуту немудрено позабыть обо всем на свете… Ну, разве что, исключая столь важное событие, как появление одной из жилиц – придавленной жизнью женщины, что бочком пыталась проскользнуть мимо.

– А-а-а! – заорал Карманов на всю округу. – Марийка! Никак деньгу принесла, горемыка сердешная?! Молодчинка-молодчинка! Давай сюда, давай! А месяц ещё вчера кончился, между прочим! Не запамятовала, что это значит, матушка?

Бедная женщина сгорбилась и засеменила к крикуну-домовладельцу.

– ‘Оман Модестофич! – женщина оказалась неожиданно картавой. – Помилуйте! Он опять всё п’опил! Ей-ей, п’о-о-опил! За’аботал на угольке и в тот же день п’опил! До копе-е-еюшки! Вы бы пов’еменили денёк-д’угой, а, благодетель? Детишек ко’мить нечем, а цены-то нонче – сами знаете, какие. Вот, саечку в булошной под честное слово дали…

Со своей немыслимой высоты Карманов грозно взирал на Марийку, готовясь обрушить на голову несчастной громы и молнии.

– Доброе утро, Роман Модестович, всё лютуете?

– А?! – сверзившись с небес, завертел головой Карманов.

– Утро доброе, – повторил голос.

– Кто это? – спросил Карманов, вытаращившись на должницу, будто это она чревовещала.