Повелительница. Роман, рассказы, пьеса - [18]

Он почувствовал, что его руки в ее руках совсем влажные; в другое время он не знал бы, как ему это скрыть, — сейчас было все равно. Она наклонилась к нему еще ниже. Он почувствовал запах не то пудры, не то духов, который вместе с ее дыханием шел от нее.

— Вы хотите этого? — спросила она, и глаза ее стали совсем узкими, длинными. — Подождите меня в прихожей, я сейчас оденусь. Поедем.

Он вскочил с колен, она быстро встала. В тумане он прошел к двери, открыл ее и вышел в коридор.

В тумане было все, кроме каждой последней секунды; в каждое последующее мгновение ничего не оставалось от предыдущего, словно что-то горело, сгорало и не оставляло даже пепла. Он чувствовал озноб, у него зуб не попадал на зуб; держась за стену, он прошел по освещенному коридору в переднюю, нащупал выключатель и зажег свет.

Стены плыли перед ним, плыла высокая вешалка. Он увидел два кожаных пальто, было что-то трогательное в этом висении рядом Жениного и Лениного пальто, тут же висела коротенькая Милина шубка и что-то, чего Саша сперва не разглядел, что-то непохожее на окружающее, что-то знакомое и удивительное именно тем, что такое знакомое: Катино лиловое пальто.

Он сразу пришел в себя, припомнил стук швейной машинки и спешную вечернюю работу, о которой сегодня Катя ему говорила. Она работает у Шиловских! Он увидел на подзеркальнике ее шляпу, прозрачную, с бархатной лентой, — как он мог не заметить ее раньше? Она была тут, за этой дверью, в столовой. Он осторожно подошел и неслышно открыл белую стеклянную дверь.

С обеденного стола была снята скатерть, и машинка стояла у края, на сером сукне. Катя подняла глаза из-за вороха белой и розовой материи. Она остановила глаза, круглые и красные от работы, на Сашином лице, показавшемся в щель двери, и ничего не могла выговорить.

Так они смотрели друг на друга несколько мгновений в тишине чужой квартиры.

— Ты! — сказала Катя тихо. — Зачем ты здесь?

— Я в гостях, — так же тихо отвечал Саша.

— Ты знаком со здешними барышнями?

— Да.

— Ты часто сюда ходишь?

— Нет, я здесь во второй раз.

— Смотри, осторожней: младшая — невеста, — Катя окончательно усвоила бесстыдство Ивана, — а старшая никогда за тебя не пойдет.

— Глупости, глупости в голову тебе приходят. Я не собираюсь жениться, я так хожу.

Катя испуганно прислушалась.

— Уйди, закрой дверь. Все равно не надо, чтобы знали, что я тебе вроде родни прихожусь.

— Почему? Дура ты.

— Нет, не дура. Уж я знаю. Закрой дверь, скорее.

Саша закрыл дверь, отошел. Почему? Да потому, что быть знакомым с Катей неприлично, потому что она бедна и он беден, пусть это будет неизвестно как можно дольше, пусть об этом будут только догадки, не надо доказательств.

Лены вышла, когда он был уже в пальто; она попросила его выйти первым и зажечь на лестнице свет, сама потушила в прихожей, посмотрела, есть ли в сумке ключ.

— А который час? — спросила она.

— Одиннадцатый.

Она захлопнула дверь, и они быстро стали спускаться по ковру лестницы. В аляповатых бессмысленных витражах окон латунью отливало электричество. Она нажала кнопку, и входная дверь открылась. На улице начиналась зима.

Редкие фонари в черноте пустой улицы стыли одинокою цепью, плиты тротуара были сухи, и гулко отдавались по ним торопливые Ленины шаги. Саша шел рядом, держа ее под руку, и опять рука его терялась в ее пушистом обшлаге.

— Вам холодно, — сказала она. — Как переменилась за последние дни погода! Еще неделю тому назад мы с вами не верили, что через два месяца Рождество. А сегодня совсем декабрьская погода.

Он молчал, туман в мыслях делал для него трудным всякий разговор. Он поднял голову. Там, между кручами облаков, мерцали большие плоские звезды — голова кружилась, когда на ходу смотрел он вверх. «Она знает, что делает, — смутно подумал он, — а я не знаю, что делаю».

Лена шла в ногу с ним, и он впервые чувствовал ритм ее походки, словно было это предчувствие биения ее сердца. На углу она знаком подозвала таксомотор. Шофер перегнулся в ее сторону, она выпустила Сашину руку и подошла к машине, так близко, что даже положила руку на ее край. Саша увидел, как шевельнулись ее губы, но не расслышал адреса. «Все равно, — подумал он, — все равно, куда бы ни ехать». Он открыл дверцу, Лена села, и он сел за ней. Дверца захлопнулась, они понеслись.

— Погода переменилась, — сказала она, и голос ее дрогнул, но она тотчас оправилась, — и многое, многое переменилось. Как сладко иногда говорить банальности, правда?

Она повернулась к нему и взглянула ему в лицо долгим взглядом, словно притягивая его к себе.

— Куда мы едем? — спросил он, не зная, что сказать. У него опять начался озноб, и он боялся, что она заметит, что у него зуб на зуб не попадает.

— Мы поедем туда, куда вы сами захотели, — отвечала она. — Что с вами? Вы простужены? Вас трясет?

Он повернул к ней лицо с блестящими, совершенно больными глазами, она обвила его шею рукой, подняла ему жесткий воротник пальто и запахнула на груди шарф.

— Вас лихорадит, — сказала она, приближая его к себе и стараясь соединить у него под подбородком концы непослушного воротника.

— Я здоров, что вы, — отвечал он, щелкая зубами, — оставьте, мне совсем тепло.