Повелительница львов - [53]

   — Вы правда гордились мной, Мег? Правда? — Он был похож на ребёнка. Взмахом руки я велела фрейлинам выйти и заключила его в свои объятия. Некоторое время он лежал рядом со мной, всё ещё дрожа, как испуганное дитя, а я всё не осмеливалась задать вопрос, вертевшийся у меня на кончике языка.

Наконец Генрих немного успокоился, я налила ему бокал вина, другой наполнила для себя и села рядом с ним.

— Я ушла ещё до конца заседания, — сказала я.

   — Они вели себя нагло, очень нагло, — пробормотал он, ещё сильнее задрожав при этом воспоминании.

   — Чего ждать от простолюдинов? — заметила я. — Но они не посмеют причинить вам вреда и обязаны повиноваться вашему повелению. Герцога, я надеюсь, успели увести.

Он кивнул.

   — Его благополучно препроводили в Тауэр.

   — В Тауэр? — воскликнула я. — Так его не отправили в ссылку?

   — Милая Мег, подобные дела делаются не так быстро. Улицы были переполнены народом. Лучше всего, чтобы он побыл в безопасном месте, пока волнения не улягутся.

   — Бедняга, наверное, в ужасе. Надо его навестить.

   — Нет, — резко возразил король. — Вы не сделаете ничего подобного. — Я удивлённо подняла брови. Со времени нашей свадьбы Генрих ещё никогда не говорил со мной таким тоном. — Это вызовет нежелательные пересуды, — добавил он, понизив голос, давая мне понять, что кое-какие толки обо мне и герцоге достигли даже его ушей.

   — Очень хорошо, ваша светлость, — сказала я, — надеюсь, вы можете заверить меня, что ему ничего не грозит.

   — Суффолк в полной безопасности, — сказал Генрих. — Как только волнения улягутся, он покинет город и вернётся в свои эссекские поместья. Я дал ему шесть недель на то, чтобы привести все свои дела в порядок. Затем он отправится на континент.

   — Как вы полагаете, куда именно?

   — Я полагаю, в Рим, где сможет найти убежище у Папы. Это самое безопасное для него место, к тому же он сможет поступить там на службу в папскую армию.

Я представила себе своего героя, в полных боевых доспехах скачущего во главе папской армии, дабы покрыть себя новой славой перед возвращением. Пять лет! Мне исполнится тогда двадцать четыре. С тех пор я часто размышляла, что могло бы произойти, если бы через пять лет Суффолк присоединился к нам, овеянный славой. Увы, это были только мечты, и мне пришлось довольствоваться людьми куда менее значительными.

Пока же я размышляла о том, что мне придётся провести пять долгих лет, даже не видя его лица. Либо какой-нибудь другой части его тела. Я написала ему прощальное письмо, которое, хотя и было составлено в самых осторожных выражениях, не оставляло, как я полагала, никакого сомнения в испытываемых мною чувствах.

Надеюсь, он получил его.

Злосчастный 1450 год приносил с собой всё новые и новые ужасы. Отъезд Суффолка прошёл отнюдь не так спокойно, как предполагал Генрих. Горожане устроили засаду; счастье ещё, что герцога сопровождал достаточно большой эскорт, ибо ему пришлось бы силой пролегать себе путь за городские стены. Известие об этой стычке вызвало у нас замешательство. Я посмотрела на короля: его подданные бесчинно нарушали отданное им повеление. Но Генрих не испытывал ничего, кроме облегчения, при мысли, что герцог укрылся в сравнительной безопасности своих поместий.

В течение шести недель парламент всё откладывал и откладывал своё заседание, и мы наслаждались относительным спокойствием, хотя я знала, что не обрету полного покоя, пока герцог не покинет этой страны. Он должен был отплыть 1 мая из Ипсвича; в этот день я пошла вместе с Генрихом в аббатство, чтобы помолиться за его благополучное прибытие во Францию.

Спустя десять дней мы получили ужасное известие. Суффолк и в самом деле отплыл 1 мая. Снаряди» два корабля и полубаркас, он направился к берегам Франции, где его должен был встретить заранее предупреждённый мною кузен Эдмунд. Но герцог так и не добрался до берегов Франции. Перед ним уже лежал порт, но его можно было одновременно видеть и из Дувра, и прежде чем Суффолк смог ступить на землю Франции, его суда окружила эскадра королевских кораблей. Повторяю, это были королевские корабли, на мачтах которых развевались королевские флаги с изображением леопарда. Герцога пригласили на борт крупнейшего из этих кораблей — «Николаса Тауэрского». Некоторые утверждают, что его принудили отправиться туда силой, другие — что он сделал это добровольно. Вполне возможно, что и так: должно быть, он надеялся услышать об отмене решения о его ссылке.

Впрочем, он не имел возможности отказаться, ибо был окружён силами, значительно превосходившими его собственные. Если у него и оставались какие-то надежды, то в тот момент, когда он ступил на палубу «Николаса Тауэрского», они тут же рассеялись, ибо его приветствовали словами: «Добро пожаловать, изменник».

На борту «Николаса Тауэрского» герцога продержали два дня. У меня содрогается сердце при мысли о том, что ему пришлось вынести за последние сорок восемь часов жизни. Даже если его не били и не пытали, он уже ясно сознавал, что его судьба предрешена. Хотела бы я знать, о чём он думал, о чём вспоминал в эти предсмертные часы. Я наверняка занимала его мысли. Не возненавидел ли он меня за то, что я не сумела спасти его жизнь? Это было бы несправедливо, ибо, защищая его, я шла на отчаянный риск. Но даже я не имела представления о том, в какую пучину анархии погружается страна.