Повелительница львов - [28]

Я поклялась строго придерживаться правды в этих своих записках — ведь никто никогда их не прочитает — и должна признаться, что с каждым днём, проведённым в обществе Генриха, я всё сильнее убеждалась, что судьба сыграла со мной весьма злую шутку. Я предполагала, что выхожу замуж за человека баснословно богатого, хотя меня и насторожил случай с подвенечным платьем, но постепенно поняла, что король, вынужденный поддерживать пышный образ жизни, был куда менее богат, чем Невилли или Бофоры.

Я знала, что выхожу за сына Великого Гарри, так оно на самом деле и было, однако трудно представить себе сына, менее похожего на отца, которого до небес превозносила молва. И при этом я упустила из виду, что моим мужем станет сын тёти Катрин и, стало быть, внук Карла Безумного. Мне и во сне не снилось, какой катастрофой это может обернуться.

Я думала, что выхожу замуж за великого воителя, но до нашей женитьбы Генрих ни разу не бывал ближе чем в ста милях от места сражения и даже никогда не обменивался ударами копьём на рыцарских турнирах.

Я полагала, что выхожу замуж за настоящего мужчину, однако уже писала о том, каким жалким любовником он оказался.

Я считала, что мне на роду написано стать матерью королей, которые прославят Англию.

Нет, я вовсе не была настолько наивна, чтобы думать, будто смогу зачать уже во время медового месяца, но слабосилие Генриха заставило меня усомниться, что я вообще когда-либо забеременею от него. Оставалось одно утешение: я вознамерилась стать английской королевой, и этому не мог помешать ни один мужчина и ни одна женщина.

Вряд ли я когда-нибудь забуду свой торжественный въезд в Лондон. Событие это состоялось 28 мая, и хотя мне пришлось перенести немало огорчений в течение двух предыдущих месяцев, это был, бесспорно, величайший день в моей жизни.

Не могу сказать, чтобы город показался мне хоть сколько-нибудь привлекательным. Площадью он был меньше половины Парижа и, за исключением огромной крепости, именовавшейся Тауэр, представлял собой довольно убогое зрелище. Однако Лондон являлся сердцем королевства.

Сознаюсь, я довольно сильно нервничала. Меня предупреждали, что лондонцы — самый своевольный, непокорный, неразумный и мятежный сброд во всём мире. Они придерживались своих собственных законов, даже король должен был испрашивать позволения, чтобы въехать в пределы города, и даже король, имей он несчастье навлечь на себя их недовольство, не был застрахован от того, что его забросают обломками кирпичей. Меня также предостерегали, что лондонцы подвержены резким антифранцузским настроениям. Поэтому я отнюдь не испытывала уверенности, что этот день не станет последним днём моей жизни, и даже, признаться, задумывалась над тем, что испытывает человек, которого разрывают на куски.

Все мои тревоги оказались напрасными. Наш въезд в город был обставлен со всей возможной пышностью, и в кои-то веки всё благоприятствовало нам: в небе не было ни единого облачка, солнце сияло во всём своём великолепии. К тому же в течение двадцати четырёх часов перед нашим прибытием по водопроводу вместо воды шло вино. Подобное предприятие требовало точного расчёта: Трезвый лондонец непредсказуем, хотя обычно и добродушен; подвыпивший лондонец также добродушен, но если разгневается, может превратиться в настоящего зверя; перепившего же лондонца тянет ко сну. В этом же случае общее количество вина было как раз таковым, чтобы поддерживать городское население в хорошем настроении и состоянии бодрствования.

К тому же лондонцы обожают торжества, а это было всем торжествам торжество. Впереди нашей процессии шествовал оркестр из трубачей и барабанщиков, их фанфары и размеренная барабанная дробь предупреждали о нашем приближении. Позже музыканты заняли отведённое им место возле городской ратуши, чтобы сопровождать музыкой все предстоящие события. Затем следовала группа прелестных девственниц — по крайней мере, так официально утверждалось. Девушки шли, разбрасывая лепестки роз налево и направо, и облачены они были в такие прозрачные одежды, что официальное утверждение об их непорочности вызывало сильные сомнения. Хотя солнце и сияло ослепительно ярко, но день выдался весьма прохладный и они рисковали подхватить простуду. Далее скакал отряд вооружённых пиками солдат в полных доспехах, с поднятыми забралами; с гордым видом проезжали всадники через толпу и, как им было приказано, даже улыбались, когда видели шныряющих под ногами у коней ребятишек.

Ещё далее вышагивал отряд грозных валлийских лучников, весьма популярных у лондонцев, справедливо считающих их грозой французов. За лучниками шла группа пышно разодетых знатных вельмож и дам, улыбавшихся и приветственно махавших руками немытой толпе. Я была счастлива видеть среди них герцогиню Йоркскую и графиню Солсбери, которые наконец-то заняли подобающее им место, рядом с простыми горожанами, проще говоря чернью.

Далее, на поводке, величественно шагал полувзрослый Альбион. Его появление нагоняло страх на всех собравшихся.

Непосредственно за львом ехали мы. Балдахин над нами держали герцоги Глостер, Букингем (потомок младшего сына Эдуарда III) и Йорк, графы Суффолк, Сомерсет, Солсбери, Уэстморленд, а перед нами выступал кардинал Бофор.