Повелительница львов - [118]

Это загадочное обстоятельство требует объяснения. Должна предупредить, что разгадать ход мыслей кузена Луи — дело очень и очень нелёгкое, но всё же попытаюсь изложить свои соображения. Прежде всего должна сказать, что кузен укрывался у своего дяди Филиппа скорее по необходимости, чем по доброй воле, а Филипп пригрел его на своей груди больше из желания насолить дяде Шарли, чем по любви. Длительное пребывание Людовика в Брюгге изобиловало ссорами между ним, Филиппом и кузеном Карлом Шаролезским. У него хватало возможностей наблюдать за силой и величием Бургундии и её двора, а я должна отметить, что в то время во всей Европе не нашлось бы более блистательного герцогства.

Кузен Луи всё это тщательно обдумал. Тут следует вспомнить, что во времена Генриха V, который едва не превратил Францию в придаток Англии и, безусловно, причинил много бед королевству, успехи англичан в значительной мере объяснялись союзом с Бургундией. Со смертью Генриха этот союз распался, ибо Филипп с трудом находил общий язык с Бедфордом, а тем более с Хамфри Глостерским, но теперь образовался новый союз, вдохновлённый Йоркским Домом. Мой кузен хотел мира для своей страны и горел решимостью как можно скорее разрушить это опасное партнёрство, а для этого требовалось незамедлительно сместить с трона Эдуарда Марчского или, по крайней мере, постоянной угрозой низложения отвлечь его мысли от континентальных авантюр.

Существовал и ещё один фактор, который влиял на ход мыслей кузена Луи. Став королём Франции по праву первородства, он оказался в окружении братьев, упорно стремившиеся причинять ему неприятности. Эти молодые люди всё время оставались во Франции, или рядом с отцом, или в своих поместьях и, пока кузен Луи находился в изгнании, успели обзавестись многочисленными приверженцами. Поэтому кузен стремился привлечь на свою сторону как можно больше людей, и главным своим союзником в случае гражданской войны считал моего старшего брата Жана Калабрийского.

Должна откровенно сказать, что Жан почти так же мало преуспел в своих попытках завоевать неапольскую корону, как я в своих удержать корону английскую, и на какое-то время отрешился от мысли усадить нашего папа на этот слишком горячий трон. После этого он вернулся в семейные поместья во Франции, возможно, с преувеличенной репутацией талантливого полководца. Кузен Луи хотел привлечь герцога Жана, как титуловали моего брата, на свою сторону, а вернейшим для этого способом, как он чувствовал, стало бы оказание поддержки, пусть даже тайной, его беглой сестре.

Всё это вселяло надежду, но ведь на поверхности плещущегося в кружке эля собирается преимущественно пена. Кузен Луи поощрял стремление Марии помочь мне, но делал это тайно, ибо в то же время не только Бургундия, но и её собственная знать требовала моей высылки. Как ни замечательна была новость, что брат Жан возвратился во Францию и сблизился с королём, но он страдал от хронической болезни всех Анжу... полного безденежья. Той же болезнью, очевидно, страдал и кузен Луи. А я крайне нуждалась в деньгах.

Год, проведённый в Шотландии, стал одним из самых несчастных в моей жизни. Мария регулярно навещала меня, но постепенно эти постоянные вторжения в моё уединение стали угнетать меня, и не только из-за её неуёмного любострастия, но ещё и потому, что она изводила меня рассказами об успехах, якобы одерживаемых её армиями. Стремясь овладеть обещанными им крепостями, они и в самом деле вели необъявленную войну против Англии, хотя и без особых результатов. Неприятно действовали на меня и известия о том, что Эдуард Марчский прибирает к рукам, помимо королевства моего мужа, ещё и всех живущих в нём женщин. И самое худшее, невозможно было предугадать, что произойдёт далее. Ангус собрал довольно большое войско, готовое следовать за мной. Лазутчики доносили, что весь север Англии готов восстать на мою защиту. Но без денег никто не хотел не только поднять меч, но даже и шевельнуть пальцем.

От своего окружения я не получала никакой помощи. Генрих проводил всё своё время в молитвах. Принц Эдуард, до чьего восьмилетия оставалось совсем немного времени, служил мне неиссякаемым источником утешения, но каких можно ждать советов от восьмилетнего мальчика? Это в полной мере относилось и к пятнадцатилетнему пажу, Джону Комбу, чтившему меня как богиню.

Сомерсет благоразумно оставался во Франции, не рискуя снова оказаться во власти Марии.

В довершение всех моих бед перед самым Рождеством умерла Байи. Я даже боялась подсчитать, сколько лет она была моей доброй и верной служанкой, постепенно поднявшись от положения няни до положения моей главной постельничьей. Но она оказалась не созданной для той бродячей жизни, которую мы вели несколько последних лет, и стала недомогать ещё до Таутона. Я похоронила её с тяжёлым сердцем, разрываемым к тому же невесёлыми мыслями о будущем.

Я не из тех, кто легко предаётся отчаянию, но даже представить не могла, кто способен оказать мне помощь, пока меня — уже не впервые в жизни — наконец не озарило, что единственный человек, на которого стоит рассчитывать — я сама. Поездка во Францию была не только изнурительной, но и рискованной, ибо в проливе крейсировали военные суда Уорика, но я поняла, что должна лично поехать к кузену Луи и напрямик поговорить с ним о своём положении: если он хочет отстранить йоркистов от власти, недостаточно симпатии, нужна конкретная помощь.