— Если хочешь, сама можешь объяснить своим родственникам причину моего поступка, Клаудия. И сделай милость, перестань выпускать коготки. Сегодня они тебя не спасут.
— Объясни это мне! — потребовал пожилой мужчина, стоявший рядом с Клаудией. — Ты публично позоришь мою семью! Это непростительно, Луис!
— Эстебан, твоя дочь и моя мать пытались разрушить самое ценное в моей жизни. Так что не говори мне о прощении. Справедливость для меня важнее.
На секунду сердце Шонтэль подпрыгнуло от радости: он назвал их любовь самым ценным в своей жизни!
— Какая справедливость?! — взорвался старик. — Патрисио, что все это значит? Он опозорил меня!
— Не впутывай брата, Эстебан, — предупредил его Луис. — Это ночь истины, а в истине нет позора.
— У нас был уговор! — протестовал Эстебан.
— Основанный на обмане, — возразил Луис.
— И ты можешь доказать это?
— Спроси у своей дочери, — повторил Луис, а затем ледяным тоном добавил:
— Если действительно не знаешь о тех лживых ухищрениях, на которые она пошла, чтобы выйти за меня.
— Что это значит?! — вспыхнул глава семьи.
— Это значит, что свой мусор каждый выметает сам, Эстебан. Ты в своем доме, а я — в своем.
И, слегка поклонившись старику, Луис направил свою процессию в противоположную сторону, к матери, ждавшей их.
— Оборванка, — прошипела Клаудия, исходя яростью.
— Попридержи язык, девочка, и иди за мной, — строго прервал ее Эстебан. — Еще не хватало, чтобы ты позорила меня на людях.
Луис Анхель Мартинес не был покладистым зайчиком. Он человек, с которым приходится считаться, с гордостью подумала Шонтэль. А еще она подумала, что два года назад ей следовало дать ему шанс. Наверняка он уже тогда нашел бы способ укротить свою мать.
Шонтэль едва сдерживала слезы. Какой же дурой она была! Теперь, глядя на эту женщину, мать Луиса, мановение руки которой подобно смерчу, Шонтэль понимала, что в одиночку ни за что не справилась бы. Такое под силу лишь героям. Каким и был сын Эльвиры.
Не отходи от меня…
Может, и ему придавало сил ее присутствие?
Она подавила предательские слезы. Люди смотрят на нее. Эльвира Роза Мартинес смотрит на нее. Та, делая вид, будто ничего не происходит, подошла к ближайшей от нее группе людей и, как ни в чем не бывало, заговорила с ними.
— Сестра одного очень преуспевающего владельца турагентства, старого друга моего сына, — услышала Шонтэль. — Видимо, они встретились в Ла-Пасе и вместе выбрались оттуда. Один Господь знает, как…
И хотя на лице Эльвиры была видна некая растерянность, она вовсе не намеревалась сдаваться. Она извинилась и пошла навстречу своим сыновьям с видом королевы, не терпящей бунтарей.
Шонтэль собрала всю свою силу воли.
Разумеется, Эльвира, зная ранимость Шонтэль, попробует ужалить ее, найти ее слабое место. Луис надеялся, что Шонтэль не подведет и сыграет свою роль. Это был зал заседаний в суде, а гости невольно стали судьями. Шонтэль докажет, что она тоже может сражаться.
— Ты что, не мог предупредить меня? — в ярости выпалила Эльвира.
— Два года назад ты тоже не предупредила меня, мама, — возразил Луис.
— Я сделала это ради тебя, — не уступала она.
— Ради моего блага ты хотела женить меня на расчетливой и лживой стерве? Отойди, мама.
— Нет. Я не дам тебе разрушить то, что так долго создавала.
— Свое будущее я определяю сам. Принимай меня таким, какой я есть.
Осознав услышанное, мать перевела повелительный взгляд на младшего сына:
— Патрисио…
— Нет, — последовала мгновенная и жесткая реакция. Затем уже более тихо и мягко Патрисио добавил:
— Извини, мама, но я не хочу, чтобы мне на плечи взвалили чужую ношу. Я вполне доволен своей жизнью.
Недовольно и упрямо она посмотрела на Шонтэль.
— Эта женщина… Как может она… Она ведь не нашего круга.
— Не нашего круга? Что именно ты называешь нашим кругом? Ты о тюрьме, которую возвела для меня после смерти Эдуарде?
Она вздрогнула.
— Да как ты смеешь…
— Как ты смеешь вмешиваться в мою жизнь, лишая меня права выбора? — Голос его гремел.
Эльвира презрительно вздернула подбородок.
— Она ведь даже не аргентинка. Оборванка…
— Я люблю эту женщину, мама. Люблю? И вновь сердце Шонтэль замерло. Он правда сказал это? А если да, то…
— Полагаю, ты подзабыла, каково это — любить, — продолжал он, и с каждым словом в его голосе звучало все больше страсти. — То огромное счастье, что испытываешь, когда любишь. Это прекрасное, неземное чувство. Попытайся вспомнить, что чувствовала к моему отцу. А еще больше — к Эдуарде.
— Прекрати! — Лицо ее побагровело.
— Просто попробуй! Прошу тебя! Ведь я тоже твой сын! Как и Патрисио!
— Именно поэтому я и сделала то, что сделала! Я хотела защитить тебя! — полуоправдывалась она.
— Мы мужчины и защиты твоей не просим.
— Эдуарде не умер бы…
— Но он умер. А я буду жить своей жизнью. С тобой или без тебя. Решать тебе.
— Луис! Не можешь же ты…
— Еще как могу! Шонтэль!
При звуке своего имени она будто очнулась, настолько потряс ее весь этот разговор. Она подняла глаза, не веря в то, что услышала, и гадая, сказал ли он правду или просто посчитал, что это произведет больший эффект.
— Твоя очередь, — сказал он, и она не сразу поняла смысл этих слов.
