Повелительница бурь - [38]

Чувствуя подступающую дурноту, Фиона снова сделала глоток из своей чаши. Совершенно обессиленная событиями столь бурного дня, она наклонилась вперед и упала бы со скамьи, если бы сильная рука не поддержала ее. Она мгновенно выпрямилась, готовясь оказать сопротивление, но когда в ушах ее зазвучал голос Дага, тут же расслабилась. Хотя девушка не поняла ни одного из произнесенных им слов, инстинкт все же подсказывал ей, что сейчас самое лучшее для нее – покориться; поэтому она нисколько не сопротивлялась, когда, слегка приподняв, викинг перекинул ее себе через плечо.

Без сомнения, они представляли собой комичное зрелище, но Фионе было уже все равно. Однако пока Даг быстро шагал через наполненный народом зал, таща ее с поднятым вверх задом, болтающимися руками и волочащимися по полу волосами, дух непокорности вернулся к ней, и она изо всех сил лягнула викинга ногой в грудь. Тут же его карающая рука взлетела вверх и с силой опустилась на ее воздетые вверх ягодицы. Девушка стиснула зубы. Когда-нибудь она сразится с ним и одержит верх! В один прекрасный день она отомстит этому грубому зверю за все.

Пройдя по коридору, Даг, пригнувшись, протиснулся в низенькую дверь, а затем наклонился и опустил пленницу на высокую, похожую на сбитый из досок ящик кровать. Только теперь Фиона смогла сесть и привести в порядок дыхание. Маленькая тесная комнатка, в которую ее доставили так бесцеремонно, оказалась холодной и темной. Девушка с опаской посмотрела на викинга, пытаясь попять, что он намеревается сделать с ней. Если бы они могли говорить, спорить или даже ругаться друг с другом – все это было бы куда лучше, чем безмолвная, изматывающая борьба.

Даг стоял неподвижно, дыхание его было тяжелым, ему все никак не удавалось овладеть собой. Почему эта ирландка все время пытается с ним сражаться? Неужели она не видит, что он хочет защитить ее? Викинг повернулся к двери, не желая больше оставаться в спальне: место это пробуждало в нем слишком много воспоминаний. Здесь Ульви будила его по утрам, облизывая ему лицо своим влажным горячим языком. Она всегда спала рядом с его кроватью, охраняя его, и терпеливо дожидалась по утрам его пробуждения. Теперь Ульви мертва, и он никогда больше не увидит ее.

Если бы Мина сообщила об этом сразу, когда он поднялся на причал, вряд ли ему удалось бы скрыть свое отчаяние.

Но Мина понимала его. Даг видел, как слезы навернулись ей на глаза, когда она рассказывала ему о несчастье. Ульви сдохла, наевшись испорченного мяса, но сперва она какое-то время болела, а его не было рядом, чтобы как-то облегчить ее страдания, посмотреть в ее темные глаза и ободрить.

Он тяжело вздохнул, собираясь вернуться в переполненный людьми зал, как вдруг женщина за его спиной что-то негромко произнесла. Что бы она подумала о нем, если бы знала, как он страдает из-за собаки?

Но воин не может позволить себе быть мягким и чувствительным, он не должен показывать своего горя никому – этому его учили с детского возраста.

Отчего-то ему захотелось оглянуться. В сумраке комнаты маленькая фигурка женщины, распластавшаяся на кровати, была еле заметна. При виде ее темного силуэта в чреслах Дага взыграло желание. Он вспомнил прикосновение ее шелковистой кожи, тепло ее плоти, вкус ее губ.

И все же он не мог себе этого позволить. Ирландка ненавидит его, а у него может не хватить сил вынести новый поток ее оскорблений. К тому же она изрядно устала. Ему следует оставить ее, чтобы она выспалась; здесь она будет в безопасности. Когда закончится праздничный ужин, он и себе отыщет какое-нибудь теплое местечко, чтобы поспать.

Повернувшись, Даг поспешно покинул комнату. Когда он шипел в зал, шум и свет оглушили и ослепили его. Он на мгновение остановился и поискал глазами брата. Сидя за столом на возвышении, Сигурд был погружен в разговор с Кнорри, эрлом Энгваккирстеда, который приходился им дядей. При приближении Дага они подняли роги с пивом, приветствуя его. Даг жестом приказал одной из служанок принести ему пива и тоже уселся за стол. И тут же ему стало не по себе, так как именно в этот момент Сигурд приступил к рассказу о том как его брат попал в плен. Однако он ни словом не упомянул о женщине, и Даг мысленно поблагодарил брата за эту мудрость: если бы Кнорри узнал, что женщина предала своих соплеменников, то скорее всего тут же велел бы продать ее куда-нибудь подальше.

Сигурд продолжал свое повествование, но мысли Дага были уже далеко. Он не мог не волноваться за ирландку. Как объяснить им, почему он привез ее на свою родину? Если бы он сделал ее своей наложницей, ни один викинг не усомнился бы в его праве прихватить с чужбины хорошенькую девчонку для постельных утех; но он вовсе не предполагал делить с ней ложе. Ирландка ясно дала понять, что не сделает этого по доброй воле, а брать ее силой ему не хотелось.

– Вы взяли всего одного раба? – Скрипучий голос Кнорри снова заставил его насторожиться. – Почему не больше?

Ответ Сигурда прозвучал спокойно и рассудительно.

– Мы взяли столько трофеев, что на корабле не оставалось свободного места, да, по правде говоря, я не видел там стоящих женщин или молодых парней, пригодных для того, чтобы обратить их в рабство.