Повелитель Вселенной - [238]

В это он верил, пока его не одолели сомнения. Если его потомки научатся образу жизни покоренных, чтобы править ими более мудро, они могут пасть жертвой слабости оседлых народов и стать добычей более сильных людей. И все же, если они будут придерживаться собственных обычаев и оставаться нацеленными на войну, они, скорее всего, начнут сражаться друг с другом, когда уже не останется незавоеванных стран.

Мир не был создан для человека, так ему сказал даосский Учитель. Если бы это было правдой, то все его усилия значили бы не больше, чем старания жеребца привести табун на новое пастбище. Его народ, возможно, проживет лишь славный миг, как это было с киданьцами, цзиньцами и хорезмийцами до него.

Былые мечты обернулись насмешкой. Мир может стряхнуть иго его улуса в мгновение, и потом у его народа не останется ничего, кроме памяти о былом. Наверно, народ потеряет даже эту память. Все его труды окажутся напрасными, его имя забытым, империя пропащей.

Мужчины заполнили шатер. Тэмуджин не покидал постели с тех самых пор, как ставка его перебралась к подножью гор, высившихся над Желтой рекой, но его генералы по-прежнему рвались к нему. Он принимал их теперь в этом большом шатре, а не под балдахином на свежем летнем воздухе. Приходилось затрачивать слишком много усилий для того, чтобы встать с постели. Но поскольку у шатра еще не было воткнуто копье, люди продолжали идти и делать вид, что их хан поправится.

У китайцев выше по реке было устройство для помола зерна, водяная мельница, похожая на судно. Непрерывно вращалось колесо с лопастями, движимое речным течением и приводящее в движение жернова. Пока течет река, колесо вращается, жернова мелют. Его армия похожа на такую мельницу. Он привел в движение войска, и они будут продолжать воевать, если даже ток крови в нем прекратится.

— У твоего стана ждет посол.

Это был голос Тулуна Черби. Есуй бросила подушки рядом с постелью, но у него не было сил поднять голову и посмотреть на генерала.

— Ему сказали, что он не будет иметь чести быть принятым и что великий хан оказал ему любезность, разрешив подождать, пока я не передам его послание. Ли Сянь прекращает сопротивление в своей столице Нинься. В городе не осталось продовольствия, и многие скончались от лихорадки. Посол просит, чтобы ты дал его государю месяц, чтобы собрать подарки. Его величество сам доставит тебе дань.

— Я предоставлю ему этот месяц, — сказал Тэмуджин.

— Ли Сянь также просит пощадить тех, что остались в Нинься, после сдачи города. — Это уже говорил Чахан. — Он знает, что ты поклялся стереть его народ с лица земли, но ему известно также, что звезды предостерегли тебя от таких действий.

— Слушай приказ, — сказал Тэмуджин. — Когда наша армия войдет в город, солдаты пусть берут, что хотят, и поступают с людьми по своему разумению. Милосердие, которое я проявил по отношению к остальным, не распространяется на защитников Нинься. — Ему надо бы заготовить новый указ на случай, если долго не проживет и не даст нужных распоряжений. — Тулун Черби, поручаю тебе это задание. Поедешь в Нинься, встретишься с тангутским государем и привезешь его с данью сюда. Когда я приму ее и он поклонится мне, ты лишишь жизни его и его сыновей. — Он помолчал. — Я пощажу государыню. Говорят, она красавица.

— Так точно, — сказал с усмешкой Чахан.

— Тогда я забираю ее. Она будет приведена ко мне после смерти мужа.

«Опять игра на зрителей», — подумал он, но его люди этого ждали.

Колесо будет продолжать крутиться, он бессилен остановить его. Тангутский государь будет размолот жерновами, которые привел в движение Тэмуджин, а после этого заставят сдаться цзиньцев. Он будет отомщен, но каким-то образом старая ненависть исчезла. Просто он не может остановить мельницу.

Он закрыл глаза. Когда он открыл их, людей в шатре не было. Над ним склонилась Есуй с кубком в руке.

— Пусть государь умрет, — сказала она, — но ты, несомненно, мог бы пощадить его детей и жителей города. Я бы порадовалась, если бы принцы прислуживали нам, а оставшиеся в живых жители Нинься тебе уже не навредят.

Она говорила жалостливым голосом. Он чувствовал, что разочаровывается в ней и в самом себе — ему не удалось справиться с ее слабостью.

— Я дал приказ, — сказал он. — Я не стану отменять его только для того, чтобы доставить тебе удовольствие иметь побольше рабов-тангутов, в то время как я могу получить больше удовольствия от сознания, что они не переживут меня. Теперь у меня осталось мало удовольствий.

— Ты будешь жить вечно, Тэмуджин. Мог бы ты оставить их в живых, чтобы они работали на тебя?

— Помолчи, Есуй. Я оказал милосердие однажды, когда ты попросила меня об этом, и ты нарушаешь соглашение, которое мы потом заключили.

Он закрыл глаза. Удовольствие, о котором он говорил, будет недолгим, пламя, только что трепетавшее, гасло.

Несмотря на всю свою мудрость, Елу Цуцай никогда по-настоящему не понимал его, Тэмуджин всегда это знал. Киданец не мог не только разделить его сомнения, но даже проникнуться их сутью. Какие бы муки ни испытывал Цуцай при виде гибели своего мира, он принял тот, что создал Тэмуджин. Привести в порядок этот мир, содержать его в соразмерности и гармонии, принимать правильные решения — таковы задачи человека. Цуцай сказал бы, что Тэмуджин по природе своей властитель и что он добился осуществления своих склонностей. Человек воздействует на Небо, по убеждениям киданьца, не больше, чем Небо воздействует на Человека. Сама мысль о том, что голос с Неба мог вещать человеку, была бы воспринята Цуцаем и его просвещенными товарищами как безумие. Но киданец никогда не был брошенным мальчиком, оказавшимся в одиночестве на горе, он не слышал голосов духов, принесенных ветром, он не искал поддержки и крепости духа у чего-то, что выше него.