Повелитель войн - [4]

Бенедетта была родом из Италии. Еще девочкой работорговцы похитили ее из дома, а потом ее продали. Она успела побывать невольницей в разных странах христианского мира, пока не оказалась в Уэссексе. Я освободил ее, и теперь она стала хозяйкой Беббанбурга, хотя и не моей женой. «Бабушка, – частенько говорила мне Бенедетта, неизменно осеняя себя при этом крестом, – запрещала мне выходить замуж. Утверждала, что это навлечет на меня проклятие! Мне по жизни хватило зла. Теперь я счастлива, и чего ради мне навлекать на себя проклятие бабушки? Она никогда не ошибалась!»

Я нехотя дал ей напялить на меня дорогое черное одеяние, но отказался надеть покрытый бронзой венец, принадлежавший моему отцу. Затем уселся на скамью и стал ожидать прихода священника. Бенедетта пристроилась рядом.

С солнечного света под пыльные своды большого беббанбургского дома вступил мой старый друг. Это был отец Ода, ныне епископ Раммесберийский, высокий и представительный в длинной черной сутане с каймой из темно-красной материи. Сопровождавшие его два западносаксонских воина покорно отдали моему слуге мечи и проследовали за Одой.

– Любой бы решил, – произнес епископ, подойдя ближе, – что видит перед собой короля!

– Так и есть, – подхватила Бенедетта.

– А тебя любой бы принял за епископа, – сказал я.

Он улыбнулся:

– Милостью Божьей, лорд Утред, я и есть епископ.

– Милостью Этельстана, – уточнил я, потом встал и поприветствовал гостя, обняв его. – Тебя стоит поздравить?

– Если хочешь. Сдается, я первый дан, ставший епископом в Инглаланде.

– Так это теперь называется?

– Это куда проще, чем представляться первым епископом-датчанином в Уэссексе, Мерсии и Восточной Англии. – Он отвесил поклон Бенедетте. – Госпожа, рад снова видеть тебя.

– И я рада встрече, милорд епископ. – Итальянка слегка поклонилась.

– Ого! Так молва ошибается! Изящные манеры живы в Беббанбурге! – Он широко улыбнулся мне, довольный своей остротой, и я улыбнулся в ответ.

Ода, епископ Раммесберийский! Единственным достойным удивления фактом являлось то, что Ода был даном, сыном языческих переселенцев, вторгшихся в Восточную Англию в войске Уббы, которого я убил. И вот теперь дан и сын язычников-родителей стал епископом в саксонском Инглаланде! Это возвышение было заслуженным. Ода человек ловкий, умный и, насколько я мог судить, на редкость порядочный.

Возникла небольшая заминка, так как Финан, видевший прибытие Оды, пришел поприветствовать его. Ода был с нами во время обороны лунденских ворот Крепелгейт – схватки, обеспечившей Этельстану трон. Я не был христианином и не любил христианство, но трудно питать неприязнь к человеку, который бок о бок с тобой сражался в жестоком бою.

– О, вино! – воскликнул Ода при виде слуги, после чего обратился к Бенедетте: – Без сомнения, благословленное итальянским солнцем?

– Оно больше похоже на мочу франкских поселян, – буркнул я.

– Госпожа, его обаяние просто неистощимо, не так ли? – отозвался Ода, усаживаясь. Потом он посмотрел на меня и коснулся тяжелого золотого креста на груди. – Лорд Утред, я принес вести. – Голос его сделался серьезным.

– Так я и думал.

– Которые тебе не понравятся. – Ода смотрел на меня.

– Которые мне не понравятся, – повторил я, ожидая продолжения.

– Король Этельстан в Нортумбрии, – спокойно сообщил епископ, по-прежнему глядя мне в глаза. – Он вошел в Эофервик три дня назад. – Ода помедлил, как если бы ожидал взрыва возмущения с моей стороны, но я молчал. – Король Гутфрит неправильно истолковал наше появление и сбежал.

– Неправильно истолковал, значит, – протянул я.

– Вот именно.

– И дал деру от тебя и Этельстана. Прям вот от вас двоих?

– Нет, конечно, – ответил Ода все тем же спокойным тоном. – Нас сопровождали две с лишним тысячи воинов.

Навоевавшись по горло, я хотел жить в Беббанбурге, слушать, как длинные волны разбиваются о берег и как ветер вздыхает над крышей дома. Я понимал, что мне остались считаные годы, но боги милостивы. Мой сын – взрослый мужчина и унаследует обширные владения, я до сих пор могу скакать на коне и охотиться, и у меня есть Бенедетта. Темперамент у нее как у перегревшейся на солнышке куницы, это верно, но она преданная и нежная и блеском своим озаряет хмурое беббанбургское небо, и я ее люблю.

– Две тысячи воинов, – ровным голосом повторил я. – И теперь ему понадобился я?

– Это верно, лорд. Ему нужна твоя помощь.

– Он что, сам вторжение организовать не может? – Во мне пробуждалась злость.

– Это не вторжение, – хладнокровно возразил Ода. – Просто официальный визит. Обмен любезностями между королями.

Дан мог называть это событие как угодно, оно все равно оставалось вторжением.

И я разозлился.

* * *

Я бесился, потому что Этельстан поклялся, что никогда не вторгнется в Нортумбрию, пока я жив. И вот он в Эофервике с армией, а я по его просьбе прячусь с восьмьюдесятью тремя воинами за гребнем холма к югу от Беббанбурга. Меня подмывало отказать Оде, посоветовать ему уплыть на своем чертовом корабле обратно в Эофервик и плюнуть Этельстану в лицо. Я чувствовал себя обманутым. Я обеспечил Этельстану трон, но буквально с самого дня битвы под Крепелгейтом он делал вид, что не замечает меня. Я этому только радовался. Я нортумбриец, живу вдали от владений Этельстана, и все, чего я хочу, – это чтобы меня оставили в покое. Но в глубине души я понимал, что покоя не будет. Во время моего появления на свет саксонская Британия разделялась на четыре страны: Уэссекс, Мерсию, Восточную Англию и мою родную Нортумбрию. Король Альфред, дед Этельстана, мечтал объединить их все в страну под названием Инглаланд, и эта мечта близилась к воплощению. Этельстан правил Уэссексом, Мерсией и Восточной Англией, оставалась только Нортумбрия. Этельстан дал мне клятву, что не покусится на нее, пока я жив. И вот теперь он вошел во главе армии в мою страну и воззвал ко мне о помощи. В очередной раз. В глубине души я понимал, что Нортумбрия обречена – либо Этельстан получит ее, либо Константин присоединит к своим землям. И пусть уж лучше это будут люди одного со мной языка, саксонского, который мы называем энглийским. Вот поэтому я и повел за собой из Беббанбурга восемьдесят три воина, чтобы устроить засаду на короля Гутфрита Нортумбрийского, бежавшего от вторжения Этельстана. Солнце стояло высоко и припекало, день выдался тихий.