Повелитель теней - [9]

— Давай полежим немного, — попросила она, — лежи тихо-тихо, тогда будешь слышать меня.

Я лег на спину, и тишина наполнилась гулом, шуршанием и звонкими всплесками… как много звуков в воде…

Сквозь журчание доносился ее голос, далекий и приглушенный, как слышатся голоса во сне:

— Я люблю так лежать и смотреть на звезды… смотри, они сразу спускаются к нам… или мы к ним проваливаемся.

Она замолчала, я слышал теперь лишь журчание сонной воды. Двигая осторожно рукой, я нашел ее руку, и она мне ответила легким пожатием пальцев:

— Это зрелище меня завораживает… и даже преследует… иногда по ночам мне кажется, что стены и потолок исчезают, и надо мной звездное небо… это мое давнее-давнее, еще детское ощущение… я тогда верила, что на звездах живут ангелы.

— Ты, наверное, сама была похожа на озорного ангелочка?

— Нет, я была самым обыкновенным ребенком. — Она попыталась высвободить свою руку, но я мягко ее удержал.

Я молчал, не зная, как загладить мою неловкость, и она поняла это.

— Кажется, нам пора удирать. Слушай! — Она сжала мои пальцы, и, задержав дыхание, я услышал рокот мотора.

Сначала совсем тихий, он скоро вытеснил все остальные звуки. Приближаясь и опять удаляясь, источник его кружил поблизости, будто искал нас или, хуже того, охотился за нами. Потом мы его увидели — вдоль берега шел пограничный катер, медленно обшаривая прожектором прибрежную полосу. Мы были, к счастью, далеко от него, и слепящий прожекторный луч скользнул рядом с нами лишь мимоходом, превратив на мгновение воду в белесую светящуюся эмульсию, у поверхности которой мы плавали неподвижно, как оглушенные взрывом рыбы.

Мы плыли назад не спеша, и вода не казалась холодной, но на берегу сразу замерзли. Наталия по дороге домой опиралась на мою руку, и даже сквозь ткань рубашки я чувствовал, какая ее рука холодная. У мостика через канаву мы вспугнули несколько кошек, они порхнули у нас из-под ног, как выводок куропаток, и Наталия, вздрогнув, придвинулась теснее ко мне, словно ища у меня защиты.

Дома она очень скоро захотела лечь спать, и я ее пошел проводить со свечкой по шаткой лестнице: электричества в мезонине не было. Она выглядела усталой и бледной, и, наверное, ей было не до меня, но, когда я наклонился поцеловать ее на прощание, она доверчиво подставила губы.

Юлий и оба Дмитрия были изрядно пьяны, особенно Дима. Он играл на гитаре и пел, вообще, видимо, неплохо, но сейчас путал слова и часто сбивался с ритма.

Всех лучше держался Юлий. По нему незаметно было, что он много выпил, разве что говорил медленнее обычного и особо тщательно произносил окончания слов.

— Пока вы изображали с Наталией тритона и нереиду, — он сделал паузу, полностью сосредоточившись на том, что наливал мне в стакан из двух бутылок сразу, — мы были у сфинкса. И решили все вместе исследовать, — он вдруг сбился на пьяные интонации, — все-таки интересно, откуда он там взялся и зачем стоит?

На меня, как в начале вечера, нахлынуло беспричинное раздражение.

— Сколько помню себя, я всегда что-то исследовал. И все знакомые тоже исследовали… А сюда я приехал, чтобы ничего не исследовать.

Дима отложил гитару и, глядя на меня недоверчиво, пожалуй, даже угрюмо, взял свой стакан.

— Ну и л-ладно, — он говорил с трудом, — а м-мы все р-равно пьем за д-дух исследования!

Он встал и, заметно пошатываясь, направился к дому. Споткнувшись около клумбы, он чуть не упал, но Юлий догнал его вовремя, и в обнимку они удалились.

Димитрий дремал за столом, положив голову на руки, — я его растормошил и отвел в мою комнату спать.

4

После слишком обильной выпивки спалось плохо, и, проснувшись с восходом солнца, я заснуть уже больше не мог.

Первым ощущением, еще полусонным, было ощущение радости, ощущение, что со мной случилось что-то очень хорошее, — и, просыпаясь, память дала этому имя: Наталия.

Из-за штор доносилось рассветное щебетание птиц, я представил, как там, на улице, все свежо и прохладно, и думать об этом было беспокойно и радостно.

На кровать ночью я уложил Димитрия и, хотя там могло поместиться еще не менее двух человек, постелил себе на полу, испытывая отвращение к спанью в одной постели с мужчиной. Сейчас он тихонько храпел, лежа на спине и раскинув руки, и лицо его сохраняло нервно-сосредоточенное выражение.

Хотелось пить. Стараясь не скрипеть половицами, я выбрался на крыльцо и, ежась в тени от холода, спустился в сад. На столе громоздились остатки ночного пиршества, и на всем — на бутылках, на рюмках, на яблоках и помидорах — блестели матовые капли росы. Между стаканами ползали муравьи, растаскивая хлебные крошки, а вокруг красной лужицы у опрокинутой рюмки сидели желтые бабочки и, чутко вздрагивая полураскрытыми крыльями, тянули хоботками густое вино.

Интересно, как летают пьяные бабочки?.. Я осторожно протянул руку — мне почему-то казалось важным не спугнуть бабочек — и налил полный стакан из первой попавшейся бутылки.

Я решил пойти искупаться и обнаружил почти у калитки, что несу с собой недопитый стакан, — мне пришло в голову поставить его на окно. Но он стоять не хотел, и под ним я нащупал посторонний предмет, словно мне предлагалось что-то в обмен на полупустой стакан. Став ногой на карниз, я подтянулся — в комнате было светло, Димитрий по-прежнему спал, а перед моими глазами лежала бумажка, прижатая к подоконнику камнем.