Повелитель теней - [162]

никогда не было.

– Так мрачно, Дука, – заметил принц.

– А сейчас разве не мрачные времена?

Константин, ничего не ответив, стал разглядывать свои ладони.

Видя, что взгляд принца обращен не на него, Дука почувствовал, что сможет рассказать ему кое-что еще. Константин, правда, вскоре снова стал смотреть на своего старого друга и наставника, причем еще внимательнее, чем раньше, но Дука упорно отводил от него глаза, стараясь не встретиться с ним взглядом. Он рассказывал Константину о том, что ему приказал сделать император.

Константин слушал Дуку молча. В какой-то момент он потянулся рукой к ящику, где лежали изготовленные им фигурки, и выбрал среди них толстого турка – того самого, который всегда играл роль Али-бея в истории, так полюбившейся Ямине. Однако на этот раз принц взял маленькие ножницы и отрезал феску. Теперь отбрасываемая этой фигуркой тень стала более-менее похожа на его старого наставника и к ней присоединились на потолке силуэты искалеченного юноши, красивой девушки и злого императора.

Пока Дука объяснял, что ему приказали просмотреть все свои записи и удалить все упоминания об искалеченном наследнике трона империи, чтобы в грядущие годы стало казаться, что его на белом свете никогда и не было, Константин, двигая тени своими ловкими руками, заставил юношу и девушку поцеловаться, но только один раз и легонько, а затем силуэт императора стал теснить юношу, и тот, задрожав, исчез.

– Император смотрит в будущее, – продолжал Дука. – И он не видит никакого будущего для империи, если управление ею перейдет к тебе.

– То есть к калеке, – сказал Константин, продолжая манипулировать тенями.

– Он всегда любил тебя, Коста.

– Недостаточно сильно, – возразил Константин.

– Он хочет, чтобы какие-то отростки древа его рода продолжили жизнь в безопасном месте. Он и сам, возможно, уедет отсюда в надежде когда-нибудь вернуться и, наверное, пришлет вместо себя кого-нибудь другого. Но кто бы ни вернулся – он сам или какой-то преемник, – это должен быть…

– …это должен быть человек, способный самостоятельно ходить, а не калека, которого возят на стуле с колесами. Мне все понятно, Дука. Можешь даже не сомневаться. Сделай со своими записями то, что ты должен сделать.

Во время всего этого разговора тень от фигурки наставника располагалась на потолке спиной к тени от фигурки принца – так, чтобы потом можно было считать, что этого разговора никогда и не было.

Дверь спальни широко распахнулась, и пока вооруженные люди подходили к кровати, а Дука упорно смотрел в сторону, на стену, молодой принц медленно поднял руки перед собой – то ли для молитвы, то ли в знак того, что сдается.

60

Когда Джон Грант пришел в сознание, он увидел, что сидит на полу шатра возле его центрального шеста и что его руки крепко связаны у него за спиной.

У него очень сильно болела голова, и он с удовольствием потер бы ушибленное место чуть повыше шеи, куда угодил удар. Впрочем, эта боль не вызывала у него большого беспокойства. Что всерьез встревожило его, когда он открыл глаза и посмотрел вокруг, так это лица находящихся перед ним людей.

В тени потухшего костра сидел на табурете постаревший за все эти прошедшие годы, но все еще крепкий, как выдержанная древесина, сэр Роберт Джардин из Хокшоу. Рядом с ним на полу сидели, скрестив ноги, еще трое человек – помоложе. Один из них показался Джону Гранту знакомым, но он не смог вспомнить, как его зовут.

Ближе всего к нему сидел на низком трехногом табурете Ангус Армстронг. У него на коленях лежал большой лук, к тетиве которого была приставлена стрела. Армстронг заговорил первым.

– Ну вот ты и пришел в себя, – сказал он. – Как ты поспал?

– Как младенец, – ответил Джон Грант.

– Как младенец, – повторил Армстронг. – Ну что же, именно это мы и хотели услышать.

– Я удивлен тому, что проснулся живым в твоей компании, – с иронией в голосе произнес Джон Грант. – Прямо-таки разочарован.

Армстронг улыбнулся и кивнул.

– Могу себе представить, – сказал он. И, сделав паузу для выразительности, добавил: – Я намеревался поговорить с тобой о твоей матери.

Джон Грант внимательно посмотрел на Армстронга, лицо которого, как показалось юноше, оставалось невозмутимым.

– Какой именно? – спросил он.

Армстронг наморщил нос.

– Я, наверное, ударил тебя сильнее, чем хотел, – сказал он. – Ты помнишь свою мать? Помнишь Джесси Грант?

Джон Грант ничего не ответил, а лишь принялся напряженно размышлять о том, к чему может клонить сейчас Армстронг.

– Так вот, первым делом я хотел бы сказать, что, когда я впервые поимел ее, эту женщину звали Джесси Хантер, – продолжал Армстронг. – Затем, конечно же, когда я взял ее к себе в качестве жены, она стала носить фамилию Армстронг. Она была хорошо мной объезжена, могу тебя уверить. Аж до изнурения.

Джону Гранту было трудно представить, чтобы его мать легла в постель с таким вот мужчиной – мужчиной, который впоследствии убил ее и Бадра и который уже долгие годы преследует его самого.

– Мы все делаем ошибки, – сдержанно произнес Джон Грант. – Моя мать – не исключение.

– Ошибку вообще-то сделал я, – сказал Армстронг. – Эта никудышная сучка оказалась бесплодной.