Повелитель теней - [119]

Ямина, рассказывая, продолжает толкать вперед затейливое устройство, состоящее из колес и цепей. Ноги Константина, как и прежде, продолжают то подниматься, то опускаться, и со стороны кажется, что он часть какой-то игрушки.

40

Когда корабли Джустиниани подплыли ближе к городу, первыми заметили маленькую флотилию те, кто пришел их встречать. Мужчины и женщины в дорогих одеждах стояли длинной вереницей у кромки воды. В центре этой вереницы выделялась высокая фигура мужчины, одетого проще, чем все остальные, – он был облачен в одеяние воина Византии и благодаря этому сразу бросался в глаза. Вьющиеся светло-каштановые волосы, доходившие ему до плеч, казались почти женскими. Впрочем, он был весьма симпатичным – с твердым подбородком, широкими скулами и широким же ртом, тонкими, но красивой формы губами. А его голубые глаза были такого темного оттенка, что казались почти фиолетовыми. Заметив на борту самого первого корабля командующего этой флотилией, он поднял руку в знак приветствия.

– Джустиниани! – крикнул он. – Вы как раз вовремя! Я рад видеть вас больше, чем кого-либо другого!

Генуэзец запрыгнул на планшир[30] корабля, ухватившись при этом за веревочную лестницу, являющуюся частью такелажа[31], и наклонился над водой так низко, как только мог, едва ли не рискуя свалиться в море.

– А где еще я мог бы быть в такое время, Ваше Величество? – крикнул он в ответ. – Я взял с собой всех, кого только смог. Мне, правда, хотелось бы, чтобы их было в десять раз больше.

– Или в сто раз, старый друг, – ответил император Константин. – Или в тысячу.

Когда судно Джустиниани наконец подошло к береговой стене, люди и на борту, и на берегу пришли в движение: они стали бросать друг другу канаты и закреплять их, а потом принялись устанавливать сходни. Желание сойти с беспрестанно покачивающейся палубы на твердую землю после долгого пребывания в море было для большинства находившихся на судне почти непреодолимым, и некоторым командирам пришлось драть глотку, чтобы заставить подчиненных соблюдать порядок, дабы высадка на берег прошла как можно более организованно.

Джон Грант и Ленья отошли в сторону от тех, кто толпился у сходней, желая побыстрее покинуть корабль. Они оба надеялись, что в суматохе высадки на берег о них двоих – уж слишком своеобразных и нежелательных персонажах – все позабудут. Джон Грант был рад возможности оказаться в стороне от внимания других людей еще и по другой причине. Уже давным-давно приучившись поменьше болтать и побольше слушать, он старался не выказывать того, что чувствует. В данный же момент, по правде говоря, у него едва не перехватывало дыхание от волнения и сердце в груди билось так сильно, что он опасался, как бы его биение не услышали стоящие рядом люди.

Подготовленный Бадром, причем очень даже неплохо, Джон Грант уже много раз участвовал в сражениях и умел контролировать радостное волнение, которое охватывает воина накануне предстоящей битвы. Он хорошо знал, что этому чувству нельзя доверять, ибо оно может привести к гибели. Достаточно повидав на поле боя, где люди погибают сотнями, а то и тысячами, Джон Грант, несмотря на молодость, мог рассказать, что происходит с теми, кто позволяет азарту взять над ними верх и начинает пренебрегать опасностями.

Однако ощущения, испытываемые им сейчас, когда город, в котором преобладали бело-золотистые цвета, становился все ближе и ближе, были совсем иными. Всю свою жизнь он чувствовал движение мира, в котором находился. Он чувствовал и его вращение, и его полет сквозь пустоту. Однако он уже давно привык к таким своим способностям и научился относиться к ним спокойно. По правде говоря, Джон Грант чаще всего попросту игнорировал свои ощущения и обращал на них внимание только тогда, когда у него имелось время, чтобы насладиться тем удовольствием, которое они ему доставляли.

Вплоть до сего момента он как бы стоял на бревне, раскачиваемом быстрым и переменчивым течением реки, и его тело при этом самопроизвольно подстраивалось под все движения этого бревна. В результате Джон Грант, руководствуясь инстинктами и приобретенным опытом, чувствовал только равномерный и ровный полет.

А вот того, что происходило сейчас, еще не происходило никогда. Здесь, под стенами Великого Города, обращенными к морю, он явственно ощутил, как мир замедляет свое движение. Оказавшись наедине с самим собой, он сконцентрировался на своем восприятии движения мира и… и обнаружил, что почти не чувствует его. У него возникло ощущение, что бурлящая вода его жизни осталась позади, а впереди была спокойная и гладкая поверхность.

У него едва не закружилась голова и едва не заложило уши, однако эти ощущения были оттеснены в сторону – Джон Грант вдруг почувствовал, что после долгих лет скитаний он приближается к ступице колеса.

– Пойдем!

Эти слова произнесла Ленья. Она взяла его за руку и потянула за собой к сходням. Он тряхнул головой, чтобы отогнать мысли о своих странных ощущениях, и пошел за ней.

Джустиниани сошел на берег первым и теперь шагал навстречу раскрывшему свои объятия императору. Некоторые из присутствующих удивленно ахнули от такого проявления фамильярности, что было грубым нарушением этикета, но ни император, ни генуэзец не обратили на это ни малейшего внимания.