Повелитель стали - [18]

А здесь – да, нет туалетной бумаги и телевизора, новых книг уже не увижу, старых друзей тоже не увижу, собственно, мы и так встречались раз в год и реже, это в одном городе. Да, нет подружек, с которыми так приятно было пропивать зарплату. Но нет и квартплаты, растущей каждый год, нет соседей, пакостящих в подъезде, нет пьяниц и хулиганов на улицах и в автобусах, нет милиционеров, которых все обходят стороной на улицах, но которые так отлично заменяют любую мафию при разгроме бизнеса, что их ненавидят больше бандитов. Нет нагло ворующих чиновников, которых годами вся Россия пытается не замечать. Нет ощущения, что родная страна катится в пропасть.

Зато здесь мне не надо ходить на работу ежедневно, не надо общаться с неприятными мне людьми. Здесь я твёрдо знаю, что в ближайшую тысячу лет не будет конца света. Я могу на удар ответить ударом, а в ответ на покушение – просто убить злодея, и никакая подкупленная прокуратура или суд не будут пить из меня кровь. Здесь я могу ежедневно есть мясо и чёрную икру, огурцы и помидоры, не подсчитывая остатки денег в кармане. Здесь есть любимая женщина, которая при разводе явно не отберёт детей и квартиру.

Так, где же мне, именно мне, лучше? – Белов потянулся, собираясь укладываться спать, но вздрогнул от шороха и стона за кустами. Взяв карабин на изготовку, он осторожно подошёл к кустам со стороны. За кустами лежал человек лицом вниз. По виду раненый. Поблизости никого не было, на вопросы человек не откликался. Белов взял человека за руки и волоком дотащил до костра, где перевернул на спину и осмотрел. Судя по безбородому лицу, парню было не больше восемнадцати-двадцати лет. Одет он был в замшевую куртку и штаны из темной ткани, порванные на ногах, из порывов сочилась кровь.

Белов, не церемонясь, разрезал штанины и осмотрел ноги раненого. Левая нога, видно было по обширному синяку и нелепо развёрнутой ступне, явно была сломана. На передней части бедра вдоль всей правой ноги шла рваная рана до двадцати сантиметров длиной. Кровь сочилась из раны медленно, судя по всему, артерия не повреждена, иначе парень давно был бы мёртв.

Он достал носовой платок и смочил его из фляжки остатками водки. Этим платком прочистил рану, парень был настолько плох, что даже не стонал. Рана оказалась не глубокой, до сантиметра, но зашивать надо было прямо сейчас, завтра будет поздно. Иголка с собой была, но нитки только обычные, а надо кетгут или синтетику, чтобы не гнили в ране. Синтетика оказалась в шнуре из вещмешка. Белов разрезал шнур и вытащил несколько ниток до тридцати сантиметров длиной. Проспиртовал иголку и нитки, протёр руки, почти начал шить. Тут он вспомнил об ампициллине в аптечке, растолок одну таблетку и развёл в горячем отваре. Получившейся жидкостью промыл рану и начал зашивать. Зашивал рану опер второй раз в жизни, первый раз в молодости он зашивал себе небольшую ранку на руке, чисто из пижонства, желания проверить себя.

Стежки получились, может, и некрасивые, но своё дело сделали, края раны крепко были схвачены. Для второй ноги Белов срезал на ближайшей липе пару лубков из коры. С переломами он разбираться не любил, но, пользуясь полным беспамятством раненого, просто повернул ногу, как должно и обвязал наложенные лубки покрепче. Затем подумал и развёл ещё таблетку ампициллина, выпоил лекарственный раствор парню и сел дремать у костра. Раненого он накрыл тентом от палатки, возле костра было не холодно, несмотря на заметную прохладу от реки. Неподалёку, в стороне, откуда приполз раненый, завыли волки, затем вой прекратился, перейдя в грызню, ясно слышимую схватку и рычание. Вскоре, однако, всё затихло, но опять тишину распорол дикий крик, не слышанный до этого ни разу. Больше похожий на крик обезьян в джунглях. Что за зверь это был, у Белова даже не было предположений. Последним раздался рёв, похожий на тигриный рык, после чего всё стихло. Однако с полчаса он не мог уснуть, гадая об авторах этих звуков. Так, временами засыпая на полчаса-час, подбрасывая в костёр сушняк, дотянул до рассвета. С первыми лучами солнца, борясь с пробиравшим до костей густым туманом, он подкинул веток в костёр и поставил ещё воды кипятиться.

– Ты кто? – хрипло прошептал парень, когда очнулся.

– Мимо плыву, вверх по Каме, – ответил Белов, разглядывая лицо раненого. Он с удовольствием убедился в ровном розовом цвете лица, без излишней бледности и следов лихорадки.

– Довези меня домой, я живу на берегу, полдня пути, – довольно уверенно сказал парень, – только прошу, очень прошу, принеси мою рогатину с берега.

– Тогда потерпи немного, сейчас схожу, – удивился путешественник и осторожно направился по следу раненого, с карабином-посохом наперевес.

След был виден даже для такого неопытного следопыта, как он. Раненый, видимо, только полз, идти не мог. Но прополз он удивительно много, больше километра. Там, на полянке, Белов увидел истоптанную и залитую кровью траву, убитого кабана, в боку которого торчал обломок железного наконечника копья или рогатины, как сказал парень. Вернее сказать, среди обглоданных останков кабана в позвонке торчал обломок железного наконечника. От кабана за ночь остались только части хребта и крупные кости. Всё остальное было едва не вылизано ночными хищниками и падальщиками. Только сейчас следопыт испугался, представив свою судьбу, явись он сюда ночью, никакие карабины не спасли бы. Древко рогатины он не нашёл, возможно, оно скатилось с обрыва. Нести весь хребет кабана с собой Белов не собирался: хряк был здоровый, остатки позвоночника весили килограммов двадцать, не меньше. Обломок копья он решил не выдёргивать, а вырубить вместе с позвонками. Завернув это хозяйство в листья мать-и-мачехи, положил в мешок и быстрым шагом вернулся к костру.