Повелитель монгольского ветра - [41]
16 сентября 1921 года, Новониколаевск, Россия
«Пинь-пинь… Тарарах… Тину!» – заливалась синица.
Среди сосен, по узкой тропинке, засыпанной рыжими иголками, идут несколько человек.
«Тук… Тук-тук! Тук-тук-тук! – очередями провожал их дятел. – Тук-тук!»
– Стой… – Чекист, главный в команде, осмотрелся. – Вот тут и нормальненько будет… А ну, становись к сосне!
Унгерн, с наслаждением вдыхая утренний воздух, встал спиной к дереву.
– Взвод… А ну цельсь!
– Простите, – внезапно проговорил барон и улыбнулся чисто и чуть застенчиво, – одну минуту…
– Ну, что там? Покурить, что ли?
– Нет. Видите ли, по воинским уставам, командовать расстрелом генерала имеет право лишь равный по званию. Вы в каком чине?
– Да это… Ни в каком, – растерянно пожал плечами чекист.
– Тогда, если позволите, может быть, я управлюсь сам?
– Да… Не знаю… Ну давай!
– Да вы не тушуйтесь, гражданин, – продолжая улыбаться, сказал барон, – я никому не расскажу…
– Взвод! – возвысил он голос через секунду, – слушай мою команду!
Солдаты вытянулись.
– Заряжай!
Клацнули затворы трехлинеек.
– Цельсь!
Солдаты вскинули винтовки. Стволы их чуть дрожали.
– Ф-фу! Ф-фу! – Отгонял, все отгонял губами муху один, мухортенький да суетливый. Перестал тараторить дятел, силясь разглядеть, что там происходит внизу. Мелькнул в ветвях беличий хвост, и замер на сосне муравей. Блеснула на солнце золототканая паутина, опутавшая ветви, и чуть склонился к ногам барона иссоп.
16 сентября 1921 года, о. Даго, Эстония
– Ich liebe Dich! – пела глубоким контральто женщина за клавикордами. – Ich liebe Dich!
Вдруг она остановилась, подняла голову и прислушалась.
– Роман! – забился под сводами замка ее крик. – Ромочка, сынок!
16 сентября 1921 года, Новониколаевск, Россия
– Пли!
14 сентября 2005 года, Казахстан, побережье Каспийского моря
– Слушай! Что-то не то… – Бек-хан предостерегающе поднял руку и замер, ни дать ни взять охотничий пес, почуявший в плавнях дичь. Скажи «пиль!» – и он метнется сквозь осоку и камыши, прижав уши, не разбирая пути, не раздумывая, не рассуждая, не сомневаясь.
Но команды не последовало. Все так же лениво ласкался прибой к песчаной косе, чернел старый баркас на отмели да шушукались камыши – о чем? Да обо всем, и прежде всего о том, что прошли, прошли, миновали лучшие времена, хорошие денечки, когда была чище вода, гуще, жирнее ил, солнце ласковее, а птицы беззаботнее, когда осетры, отметав икру в протоках, лежали на отмелях, еле шевеля плавниками, а человек не бил их по голове, а углублял, расширял ручьи, чтобы рыба могла вернуться назад.
Как давно это было! И неужели больше не будет никогда?!
– Что тебя насторожило? – вполголоса спросил Энгр.
Они были одеты в новые майки и джинсы, на носу Бекхана красовались франтоватые черные очки.
Впрочем, он их снял медленным, расчетливым движением, весь превратившись в слух.
– Черный меня встречать не выбежал. Такого не было…
– Черный, ребятушки, вас больше не встретит, – раздался голос позади, и из кустов, разлапистых, развесистых ракитовых кустов вышел бритоголовый.
– Давай, – тихо уронил он, поднеся ко рту рацию, и из-за поворота, оттуда, где каждый вечер гасло в волнах усталое солнце, вылетели три черных джипа, из которых посыпались люди.
– Давно хотел познакомиться, Хан, – начал бритый, усаживаясь в поданное ему плетеное кресло, – да ты все не идешь… – Вот, видишь, пришлось самому приехать.
– Где Рита? Где остальные? – Голос Бек-хана не дрогнул, но было видно, что он ошеломлен.
– Рита, Хан, у меня. Остальные… Ну они ведь в бегах, не так ли? Нехорошо… Вот я и приказал их вернуть туда, где их ждут с нетерпением.
Гнус и Ферт поставили перед говорившим складной столик, и на нем как бы сами собой появились стаканчики, балык, икра и запотевшая водка.
– Садись, Хан, побалакаем, – пригласил Хозяин, – и дружка своего зови…
– Стулья гостям! – приказал он, не поворачивая головы, и Ферт кинулся к ближайшей машине.
Бек-хан и Энгр переглянулись, и последний чуть пожал плечами. Они сели, и Гнус наполнил стаканчики и отошел.
– Выпьем? – спросил Хозяин.
– Что ты хочешь? – вопросом на предложение ответил Бек-хан.
Бритоголовый улыбнулся. Улыбнулся, да, улыбнулся, а не ощерился, не оскалился, не заржал, и была его улыбка скорее усталой, чем кровожадной.
– Ты знаешь, Хан… – медленно произнес он и выпил – одним движением выплеснув влагу в себя и, чуть поморщившись, закусил кусочком балыка, жирным, желто-розовым, сочным, свежим. Нет, свежайшим.
– Сначала отпусти Риту. Пожалуйста…
Хозяин лениво махнул рукой, и Ферт вытащил из машины избитую Риту. Бек-хан не проронил ни звука, только напряглись, напряглись и ослабли желваки на его скулах.
Рита стояла, опустив голову, не поднимая глаз, и придерживала разорванный ворот платья правой рукой.
– Вот видишь… Никак не хочет сказать, где вы, ребятушки, перстенек нашли. Кстати… Долг Мяснику принес? Принес… Ну, Хан, пора правду говорить.
– Я сказал, отпусти ее…
– Только когда договоримся. А трогать ее больше никто не будет. Ну что, Бек-хан? Будем снимать кино?
– Слушай, Айдар… Нас ведь все равно убьют, – поднял голову Энгр. – А с этим золотом скольких еще они купят, продадут и закопают?
