Повелитель книг - [9]

— Парень, — пробурчал Рейшо хмуро, — что ты еще натворил?

Джаг знал, что лысый бармен за исцарапанной стойкой исподтишка на них поглядывает.

— Ничего, — немедленно отозвался Херби оскорбленным тоном. — Ничего я такого не делал! — Он шмыгнул носом и утерся грязной рукой. Мартышка шмыгнула еще громче мальчишки.

— Может, капитана Аттикуса ты и можешь заморочить, — заявил матрос, — но только не меня. Да тебе все равно хоть кол на голове теши. В этом городе ты хоть кусок пирога украдешь, так тебя непременно вздернут на первом попавшемся дереве, ну а я им мешать не стану.

— Ничего я не делал, — повторил Херби в ответ на суровый взгляд Рейшо.

Мартышка у него на плече встала и затрясла на Рейшо крошечным кулачком, громко и яростно вереща. Вид у Map был такой, будто она собиралась спрыгнуть с плеча Херби и напасть на матроса. Кое-кто из подвыпивших посетителей таверны захохотал при виде штучек мартышки и принялся подбадривать ее криками.

Джаг попятился обратно в тень, к стене таверны. Если просто сидеть и есть, так даже двеллер не так уж бросался в глаза, привлекать к себе внимание было ему совершенно непривычно.

— Не верю! — заявил Рейшо.

Херби обиженно надул губы.

— Ну и подумаешь, я все равно и не к тебе вовсе пришел, Рейшо, а к малышу двеллеру. — Он кивнул в сторону Джага.

К малышу? Джаг знал, что если он выпрямится, то сравняется ростом с мальчиком. Его охватило любопытство. Согласно учению Ирнста Воггала, одного из крупнейших экспертов по языку тела, который специализировался на торговле и чьему перу принадлежал труд «Дрожь и жесты: тайный язык успешной торговли и обмена» — двеллер изучал его в Хранилище Всех Известных Знаний как раз перед отъездом из Рассветных Пустошей, — расширенные и устремленные в одну точку глаза Херби означали, что он готов был заключить сделку.

— Лучше последи за тем, как себя ведешь и что говоришь, — предупредил мальчишку Рейшо.

— Джаг, — сказал Херби, понизив голос, — мне бы надо кое-чего тебе сказать, но таверна для этого не годится, а то нам несдобровать.

Колебался Джаг недолго. У него хватало природного двеллерского любопытства, но вот осторожности, которую обычно тоже приписывают его сородичам, было маловато. В рабстве у гоблинов он подрастерял свои страхи; ежедневно ожидая смерти от кнута или в шахтах, разучился бояться смерти и научился в то же время понимать, что она может прийти в любой момент. Впоследствии поездки с Великим магистром Фонарщиком на континент стерли в нем и многие другие страхи.

Молодой матрос посмотрел на Джага.

Тот, подстегиваемый любопытством и немало заинтригованный таинственным видом мальчишки, кивнул.

— Давайте выйдем наружу. — Двеллер достал из кармана какую-то тряпицу и завернул в нее остатки еды со своей тарелки. Как типичный представитель своей расы, он не любил оставлять недоеденного, особенно здесь, на материке.

Рейшо посмотрел на свою кружку с элем, но решил, похоже, ее не допивать, раз его уже и так упрекнули за невоздержанность в употреблении спиртного. Он встал со стула, и обезьянка пугливо подалась назад, обняла Хер-би за шею одной лапой и пригнулась за его головой. — Кошмар-р-рная мартышка, — пробурчал молодой матрос.

Спрятав пакет с едой под плащ, Джаг вслед за Херби прошел сквозь толпу, не переставая размышлять, что могло означать появление мальчика. Хотя капитану Аттикусу он нравился, Херби редко приносил команде добрые известия.

Конечно, Джаг не мог не гадать и о том, почему мальчишка пришел к нему, а не к капитану Аттикусу. Подозрительность была частью двеллерской природы, но искать во всем скрытый смысл его приучили в Библиотеке.

Снаружи «Сломанного румпеля» дул чистый прохладный ветер с севера. Над гаванью вставал холодный туман с моря Замерзших Зубов, названного так потому, что четыре весенних месяца каждого года, когда таял Замерзший океан, оттуда постоянно приходили айсберги. Соленый туман будто сотнями крошечных птичьих клювов колол лицо и руки Джага. Ветер прогнал смесь запахов трубочного табака, эля и пищи, словно прилипшую к одежде двеллера. Чувствуя, что уже начинает мерзнуть, Джаг плотнее закутался в дорожный плащ.

Ветер пробрался и в шерстку Map; мартышка быстро спряталась под свободным плащом Херби, но через секунду заворочалась и высунула наружу полную любопытства мордочку. Свет масляной лампы, висевшей на стене таверны возле входной двери, сделал глаза зверька ярко-оранжевыми, как вендорианские монеты.

Скрипучие деревянные ступеньки поднимались на два десятка футов вверх по склону скалы, нависавшей над окружавшими порт рифами. На этой скале, прямо над водой, и стоял «Сломанный румпель». У подножия скалы был только небольшой каменный уступ, по которому едва могло пройти животное, а человек вряд ли. Прилив выедал скалу под этим уступом, размывая почву и создавая небольшие пещеры, по которым разносился эхом плеск волн.

По-настоящему ровной почвы в гавани Келлох вообще не было. Строители города прилепили, приютили, вставили и нагромоздили свои дома и лавки в щелях и проломах между искривленными отрогами гор Лезвия. Примеру входящих в порт пиратских кораблей не смели следовать суда из больших городов или торговых гильдий; слишком велика была опасность, что в узкой гавани те на них нападут.