Поведай сыну своему - [17]

Аба внимательно и с интересом слушал учительницу и думал в связи с этим о том, что рассказывал недавно Арон о культурной жизни Киева. Нет, что там говорить, советская власть принесла с собой какой-то особый оттенок в их жизнь. Во всяком случае, если не они с Этл, то хотя бы их дети смогут воспользоваться новыми возможностями.

Думая так, он не мог избавиться от назойливого, неопределенного беспокойства, которое сидело глубоко в его душе давно и которое пробудилось вдруг под влиянием разговоров с учительницей. Почему-то пришла на ум пословица о ложке дегтя в бочке меда. Но, если вспомнить этот страшный голод, историю Лизы и то, что происходит в самом Ружине, то не получается ли наоборот - ложка меда в бочке дегтя?

Уж очень ему хотелось знать мнение учительницы по поводу врагов народа, о которых непрерывно говорят по радио, в газетах и люди между собой. Но рядом дети и, потом, кучер, которого он не знает.

На подъезде к Верховне, когда осталось проехать несколько километров, кучер забеспокоился и заявил, что им придется остановиться. Пока он возился с одним из хомутов и приводил в порядок остальную сбрую, дети побежали в поле порезвиться. Аба и Эвелина Матвеевна сошли на землю и незаметно в разговоре отошли на некоторое расстояние в тень придорожного дерева. И тут Аба помимо своей воли заговорил о том, что его волновало в эту минуту.

- Эвелина Матвеевна, простите, пожалуйста, если я не то спрошу, - Аба замялся, сорвал лист с нависающей над ними ветки, подождал немного и, решившись, наконец, продолжил. - Понимаете, недавно прибежал домой бледный Менделе, с шумом раскрыл дверь и, не закрыв ее за собой, проскочил через столовую в залу. Мать побежала за ним и увидела сына, лежащего на кушетке. Мендель уткнулся лицом в подушечку и тихо вздрагивал. Мать подумала, что он с кем-нибудь подрался, мало что бывает. Долго она его спрашивала, успокаивала и, конечно, пыталась узнать, в чем дело, но Менделе упорно молчал. С тревогой на душе Этл оставила его в покое, и он продолжал неподвижно лежать часа два до моего прихода с работы. Когда я пришел, он лежал на спине, уставившись неподвижным взглядом в потолок. Причем не обратил на меня никакого внимания. Я и так и эдак. Наконец, мой Менделе как закричит и горькие слезы ручьем: "Папа, папочка, скажи мне, пожалуйста, всхлипывал сын, с силой уцепившись в меня руками, - разве может хороший человек быть врагом народа?" Вы ведь знаете, что у них с Юрой Винничуком тесная дружба. Я думаю, после того, как отца арестовали, Анна детям сказала, видимо, что отец уехал надолго по делам. И Менделе тоже ничего не подозревал. Он ведь очень любил Мыколу Аврамовича, который всегда находил время для Юры и его друзей. Незадолго до ареста он помог ребятам выписать из Житомира описание и материалы для постройки планера. Сколько было радости, когда они его запустили! И надо же, какие злые люди! Оказывается, сына встретила их соседка и говорит: "Мендель, не ходи больше к Винничукам, разве ты не знаешь, что их отец враг народа?" Вот так-то вот.

Аба сделал паузу и, набрав в легкие воздух, продолжал с чувством.

- Какой ответ я могу, как отец, дать моему сыну на вопрос о том, может ли хороший человек быть врагом народа? Что я ему могу объяснить? И потом, как я могу просить его не говорить об этом детям Анны - Юре и Тамаре?

Аба нервно мял в руках сорванный с ветки лист. Он поднял глаза на свою собеседницу и сразу замолк.

Молчала и Эвелина Матвеевна - веки опущены, потуплен взор. Аба никогда раньше не видел это улыбчивое, жизнерадостное лицо таким хмурым и озабоченным.

- Вы уж извините. Видно я зря...

- Дорогой мой, - начала она задумчиво, - мало кто представляет себе, что через сердце и душу учителя проходит судьба каждого ученика, каждого жителя, всего местечка, и даже всей страны! Да, да, даже всей страны потому что нужно быть готовым, всегда готовым ответить на самые сложные вопросы. Иначе ты сам не сможешь считать себя настоящим учителем и в полной мере уважать себя.

Эвелина Матвеенна развела руки, тяжело вздохнула.

- Пожалуй, я должна на этот раз признаться в своей полной несостоятельности и сказать, что я ничего не понимаю в том, что происходит. Но разве я могу сказать такое своим ученикам? А ведь вы, Аба, не первый рассказываете мне подобную историю. Я уже наслушалась такого, что порой кровь стынет в жилах. Если бы один только Винничук!..

Тут она перевела дух, чтобы набраться сил и продолжать.

- Если бы только он, - тогда бы я могла сказать: что вы, дети, это ведь наверняка ошибка. Разберутся и выпустят. Вместо этого я механически повторяю то, что мне подсказывают сверху: о неизбежности ожесточения классовой борьбы и Бог знает чего, что я понять сама не могу.

В другой обстановке вряд ли она решилась бы проявить столь опасную для нее откровенность. Но здесь, в широкой украинской степи, залитой ярким солнечным светом, под нежно-голубым небом, в тени вековых тополей, весь мир с его жестокостью, интригами, предательством казался вне политики, и потребность раскрыться, освободиться от накопившейся боли за людей, за их детей, за всю страну вылилась наружу.