Потрошители морей - [18]

— Собирайся, служивый, завтрева вывезу тебя с оказией за городскую заставу, а там сам докумекаешь, куда пойти-поехать, — а увидев недовольство на челе нахлебника, присовкупил:- Степаниде кланяйся в ноги, что сразу за порог не выставили, нам за тебя на кол садиться без интереса.

Так и оказался Афоня вскорости за городской чертой посреди чиста поля с краюхой хлеба в узелке. Хоть ложись и помирай под первым кустом, хоть дичай среди зверья и гнуса. В Киев пути нет, а к тятеньке в Московию пока дойдёшь, ноги по коленные суставы сотрёшь.

Однако же, бог шельму метит, если не хочет сразу погубить. И пяти вёрст путник не отмантулил пешедралом, куда глаза глядят, как нагнал его соляной обоз из Азова, что тянулся аккурат до самой белоцерковной. И хоть чумаки народ суровый, не ко всякому благоволят, но подобрали странника. Взяли к себе в кошт за сноровку и силу, что выказал Афанасий, помогая вызволить из хляби застрявший на дороге воз. Старшой так и сказал:

— Прибивайся к нам, коль делать нечего. До Москвы-матушки путь не близкий, не раз придётся телеги перегружать. А ты как раз в силе разбойной, да и обличьем на дурака не похож.

Так и добрался беглый бурсак до родного города, работёнкой заслуживая пропитание и ночлег у костра. Много чего Афоня передумал за это время, но не нашёл ничего лучшего, как повиниться перед отцом, просить милости у матушки и защиты у деда. А потому в самой скорой скорости стоял блудный сын на коленках перед сородичами и правдиво винился во всех грехах, тяжких и полегче. Ничего не таил, тем и спасся. Батюшка-то, Димитрий Прокопьевич, и дедушка, Прокопий Парфирьевич, допреж выпороть вольнодумца удумали в четыре руки, да и спровадить назад в училище для окончания образования. Однако, выслушав парня со вниманием до конца и понявши, что дело дрянь, старшие Приблудные пошли совещаться, оставив дитё рыдать в два голоса с маменькой в красном углу под иконостасом с заступниками.

Совещались отцы родовитые не долго, но самым тайным образом. Да о чём тут разговор? Ведь знали, что все гибельные дела русских земель проходили через Московский Разбойный Приказ. Что несмотря на волокиту и крючкотворство писарей, в конце концов делу о разбое во граде Киеве дадут ход, и попадёт наследник под правый розыск и неминучую расправу. А потому стали седые головы приискивать углы, чтоб упрятать неразумное чадо с глаз долой, хоть бы на первую пору. И придумали-таки государевы слуги самый, что ни на есть надёжный и хитроумный план. Как раз в это время со всей святой Руси собирались отряды казаков и промышленников для добычи и закупа пушного зверя в Сибири по рекам Лены и Колымы. Премного народу требовалось, так как земли там неоглядные и зело богатые пушниной. По одному Нижнеленскому острогу то ли в 1645, то ли в 47 году до 2000 соболей ясаку, принёсшего казне до 5000 рублей прибытка. Но в отряды кроме ружейного и торгового люда требовались также служивые умельцы в таможенных чинах и подьячие для писания челобитных в стольный град, а не только кашевары да плотники. Поэтому Прокопием Парфирьевичем и Димитрием Прокопьевичем было писано душевное письмо строму знакомцу, нынешнему Якутскому воеводе Василию Пушкину о желании отцов семейства приобщить сынка и внука к доходному и процветающему делу освоения Сибири, а более всего для становления характера и самостоятельности заматеревшего недоросля. И в один голос просили, чтоб Василий Иваныч не спускал глаз с неоперившегося писарчука, а где надо и картографа. Письмо зашили в маменькой стёганую телогрейку, бумаги на консисторского писца выправили без затей и отправили Афонюшку с первым же казацким отрядом далеко-далёко за Урал-камень и Мангазею прямиком в Тунгусские да Якутские края. Всё лучше, чем на плаху! И шёл как раз 1647 год и было отроку 18 лет от роду.

…

Вышел Семейка Дежнёв в Студёное море в самый разгар короткого северного лета. Вышел не ради собственного восславления, а чтоб найти край землицы Российской, и если повезёт, то приростить её новыми территориями. Пошли по холодным водам споро, резали волну чуть ли не с песнями и лёгким сердцем первопроходчиков. Ведь до них на Восток до крайнего предела никто ещё не хаживал, а тут твёрдо решились, да и самим было любопытно узнать: где тот край и что за ним таится?

Только задарма ничего не даётся и никакие тайны не открываются. Едва вышли в открытое море, считай, и месяца не прошло, как навалилась на караван буря. И так изрядно потрепала мореходов, что когда волна утихомирилась, то трёх кочей разом не досчитались. Ну, словно корова языком! Как и не было этих морских посудин со всею их командою на круг в сорок душ. Вот такая первая расплата за любознательность людскую, хоть и не праздную, но своекорыстную. Собрал Семён Иванович остатки каравана в один кулак и двинулся дальше. Не сплоховал, не дрогнул душой, не повернул вспять, а, помолясь, двинул экспедицию далее на Восток навстречь солнцу. Когда людей на оставшихся кочах пересчитали, к радости атамана оказалось, что главный летописец и челобитчик, дьяк Афанасий Приблудный, не утоп. То есть, осталось кому историю сочинять для потомков. Далее следовали без потрясений и потерь, а в сентябре достигли самого крайнего края Камчатки. Обнаружилось, что земля кончалась Большим Каменным Носом, а обогнув его, стрелой понеслись кочи далее, аж до самого Тёплого моря. Тут и открылся им весь Анианский пролив, что разделяет Азию с Америкой, как и думалось учёными головами исстари. (Примечание № 2 от Лейзеля Блоха. Экспедиция Семёна Дежнёва прошла проливом, разделяющим Азию и Америку за 80 лет до того, как капитан-командор Витус Беринг вошёл в эти воды с юга. Однако, по предложению мореплавателя Джеймса Кука пролив был назван Беринговым, весьма подробно описанным капитаном Витусом. Лишь по царским донесениям, обнаруженным в архивах Якутской канцелярии через 100 лет после события, удалось восстановить приоритет Дежнёва в открытии пролива между материками и проследить дальнейшую судьбу экспедиции, высадившейся впоследствии в устье Анадыря. Читай сохранившиеся в якутских архивах «Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие». И только через 250 лет после исследовательского подвига первопроходцев, по решению Русского географического общества, Большой Каменный Нос Чукотки был назван мысом Дежнёва).