Потребитель - [23]

Когда старуха выбралась на свет, она харкнула назад в зловонную дыру, очищая рот от запаха, и принялась взбивать и похлопывать свои волосы, чтобы выгнать из них пауков, которые могли прицепиться, пока она пробиралась сквозь фундамент. Несмотря на приличный вес двойного пласта фанеры и собственное одеяние из нескольких слоев пальто и рубах, она закрыла за собой крышку люка, подбросив ее, как легкую картонку. Карлик смотрел, как старуха тяжело хромает по улице с важным видом, а ее накидки развеваются за ней вслед, и пар валит у нее из носа, окутывая всю голову, как у взмыленной лошади. Она поправила хомут из разношерстных шарфов и шалей вокруг шеи и головы, остановилась, извлекла из-под складок одежды свою бутылку, отхлебнула и двинулась дальше, отчаянно и медленно, походкой кривоногой и горбатой нищей бабушки в направлении плодородных попрошайнических земель — более населенных и процветающих улиц по соседству.

Когда она скрылась за угол, карлик обратил внимание на крысино-кошачий сброд, доканчивавший свою пищу. Вскоре все было сожрано, и они схлынули, как океанский прилив, назад, в подземные ходы строительных завалов.

Карлик занимался тем, что продавал причудливые безделушки и штуковины, которые чинил ночью, наутро раскладывал на одеяле, расстеленном прямо на тротуаре. Хлам, который не удалось продать, он оставлял на месте, а затем шел гулять по городу, роясь в кучах мусора и на свалках. Если ему случалось набрести на заколоченное жилище-склеп, он отдирал с окна фанеру, и втягивал в ноздри прохладный черный мускусный запах. Он вытаскивал из здания жалкие сокровища и аккуратно складывал их в тележку из супермаркета, которую толкал, полуобвиснув на ней, по дорогам своих странствий. Чихуахуа плелась за ним на длинном веревочном поводке, жалко волочась по щиколотку в битом стекле и использованных шприцах по улицам, где запах мочи был столь непроницаемо густым, что собака беспомощно кашляла и чихала, пока карлик не подсаживал ее на передний борт тележки, где она восседала, как ощипанная птица или безумный трясущийся тотем на капоте машины.

Им часто случалось проходить через более обустроенные районы, где они стояли посреди прилизанных дизайнов и шлифованного стекла, похожие на мерзких изгоев из развращенного средневекового цирка. В таких местах карлик рыскал по мусорным бакам, подбрасывая кофейные чашки, газеты и недоеденные сэндвичи в воздух, как безумный. Иногда он останавливался у телефонной будки и обрушивал поток нечленораздельных фонем в болтающуюся трубку, будто яростно обвиняя равнодушного бюрократа в некоей беспредельной несправедливости. Белый грим трескался в судорогах гнева, и мясистая красная змея языка билась в его желтых зубах. Вонь его немытого, заросшего грязью тела поднималась из заплесневелых слоев одежды и распространялась вокруг защитным облаком, удерживая пешеходов на расстоянии. Собака щелкала на них зубами, хотя была слишком близорука, чтобы видеть их.

Старуха поселилась в доме пару недель назад. Однажды утром, когда карлик спускался в черный лестничный колодец здания, внезапный поток света хлынул из дверного проема. Ей каким-то образом удалось отодрать фанеру, закрывавшую оконную раму, а теперь она подметала, вздымая муть скопившейся за десятилетия пыли. Она яростно работала в центре циклона, как злая ведьма, ожесточенно взбалтывающая вихрь чумы. Карлик застыл в темноте за ее спиной, разглядывая ее. Когда пыль осела, он увидел, что она уже затащила в угол матрас, завалив его своими одеждами, и уже успела украсить подоконник личными вещами — дешевым пластмассовым распятием, коробками свечей, бутылками воды и водки. Он осторожно шагнул к свету, чтобы не испугать ее. Старуха оперлась на метлу, и некоторое время они молча смотрели друг на друга. В конце концов, она улыбнулась, и карлик подошел ближе. По прошествии нескольких недель они развили максимум взаимоотношений, на которые каждый был способен, принимая во внимание полное отсутствие у нее членораздельной английской речи и его словарь исступленных жестов и бессмысленных огласовок.

До ее появления единственными посетителями его жилища были наркоманы, которых он слышал поздно ночью, когда они выдирали медь из телефонной проводки и раскурочивали остатки сантехники, обгладывая труп архитектуры. Наркоманы небольшими группками собирались на перекрестках, пинали землю ногами и орали без всякой причины, вечно в поисках варианта. Они, должно быть, высмотрели, как он залазит в люк и вылазит из люка, в тот самый день, когда он научился проникать в здание и добираться до верхнего этажа. Следующей же ночью его от запаха тьмы под холмом одеял пробудили отдаленное громыханье и скрежет; следующие несколько дней они становились все слышнее, по мере того, как гости лезли вверх, разрушая один за другим этажи на своем пути. Карлик хорошо спрятал электропроводку внизу под лестницей и подсоединил ее к основанию уличного фонаря, засыпав провод и соединение мусором. Он никогда не зажигал свет ночью, боясь привлечь полицию или, хуже того, наркоманов. Но вскоре они появились-таки у него за дверью — в тот момент, когда он работал в грудах трансформаторов, телеэкранов, кассетных магнитофонов и электрических игрушек, так что они услышали зуд его дрелей, почуяли запах припоя и поняли, что внутри есть что-то ценное.