Потоп - [39]

Он отвернулся, опёрся на ограду и смачно плюнул вниз.

— Фидлерсборо, — пробурчал он. — До чего же я тебя люблю.

Глава девятая

Это место, как им сказал молодой инженер, будто создано для плотины. Прибрежная долина здесь становится уже. К востоку поднимается известковая возвышенность, на которую можно уложить её край, к западу — остатки горного отрога, который река перерезала, как буханку хлеба, миллион лет назад. И возвышенность и отрог лесистые, а в промоине белеет, как кость, обнажённая скала. У инженера было круглое веснушчатое лицо, красный облупившийся нос и русые, коротко остриженные волосы. Он часто ухмылялся от щедрого запаса природного добродушия. Время от времени он сжимал руки и хрустел суставами. Плотина будет здоровущая, и, видит Бог, в ней здесь нуждаются. Ничего не скажешь, охота и рыбная ловля тут знатные, но, Бог ты мой, как там только, на болотах, люди живут, в так называемых бухточках. А города — их давно пора затопить. Сам он из Висконсина.

Плотина будет гигантская, говорил молодой инженер. Около ста квадратных миль под водой, подопрёт реку на двадцать пять миль, говорил он, показывая рукой вверх по течению на юг. Большая часть земель здесь неважнецкая: болота или подрост. А если и есть тут хорошая земля, эти черти понятия не имеют, как её возделывать. Но при наличии электроэнергии и дешёвого транспорта всё пойдёт по-другому. Высоченные здания вдоль реки, один завод за другим. И обуем болотную шваль, научим её читать, писать, отбивать время на контрольных часах, нажимать выключатель. Это будет большой промышленный комплекс. Инженеру нравилось это выражение: промышленный комплекс.

Он повторил его дважды.

Теперь, когда лодка с подвесным мотором шла против течения, Бред и Яша могли, оглянувшись, увидеть гигантские гряды земли и камня, огромное белое строение, опалубку плотины, издалека казавшиеся небольшими стрелы кранов на фоне неба, крошечные грузовики, нескончаемой вереницей ползущие по земляным насыпям и кучам щебня. Обнажённые скаты возвышенности ослепительно белели, а земли к западу казались немыми, вылинявшими, словно там видна была лишь серая тыльная сторона дубовой листвы. На взгорье, к востоку, высоко среди деревьев сверкала большая белая доска, на которой постепенно уменьшались чёрные буквы:

ИНЖЕНЕРНЫЕ ВОЙСКА

АРМИИ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ

Теперь мимо них тянулись болота. К пню высохшего дерева была привязана плавучая лачуга, её мерно покачивало течением. Бред осторожно направил к ней лодку и футах в двадцати от неё выключил мотор. На задней палубе на корточках сидела женщина и чистила рыбу. Она смахнула потроха в воду и подняла голову.

— Нету его, — сказала она.

— А где он? — спросил Бред.

— Пошёл за мясом, — сказала она и ткнула большим пальцем в затопленный лес. — Мясо пошёл раздобыть.

— Скажи ему, что это против закона, — сказал Бред и тихонько запустил мотор, чтобы вывести лодку на стрежень.

— Скажу, а как же, — отозвалась она сумрачно, откинула прядь со лба и ухмыльнулась. У неё недоставало нескольких зубов.

— И насчёт мяса, что он принесёт в кувшине, скажи ему, — оно ведь тоже незаконное, — сказал Бред.

— Скажу, а как же, — пообещала она так же сумрачно. И опять ухмыльнулась.

Над краем ржавого корыта за спиной у женщины высунулась льняная головка ребёнка. Маленькие пальчики цеплялись за край.

— Сколько их ещё у тебя в корыте? — спросил Бред.

Женщина привстала, нагнулась, заглянула в корыто и подняла голову.

— Нету там больше, — сказала она. — Нынче их там нету. А этот вот, — и она, протянув руку, похлопала по белобрысой копёнке и пальцем отёрла мокрый нос, — этот вот тоже невелика добыча. Но, видно, придётся держать как наживку.

Лодку относило течением.

— Скажи Лупоглазому, что я заезжал! — крикнул Бред.

— Скажу, а как же, — откликнулась она.

Бред запустил мотор, и они отъехали, сделав широкий полукруг. Он помахал рукой, и женщина помахала в ответ.

— Ах ты, Лупоглазый… — пробормотал Бред.

— Это тот?.. — начало было Яша.

— Ага. Он самый…

— Из «Ангельских крыльев», — договорил за него Яша. — Один из лучших ваших рассказов.

— Лупоглазый уже не тот парнишка, о котором я когда-то писал. Он созрел. Можно сказать, развился в предусмотренном для него направлении. — Обернувшись, он взглянул на лес. — Взрослый Лупоглазый не стал украшением общества. Не бреется. Чешется там, где зудит, не считаясь со временем и местом. То есть почти всегда и почти повсюду. У него нет свидетельства о браке. Или о разводе. Ходят слухи, что, когда они ему надоедают, он попросту выталкивает их за борт. Пьёт самогон. Не вносит лепты в церковную кружку. У него бытовой сифилис, и его не смущает что он заражает других. Налогов не платит. Может запросто перерезать вам сонную глотку. Если вы, конечно, ему не друг и он не настолько пьян, чтобы об этом забыть. По натуре своей он не созидатель. Карточки социального страхования не имеет. Короче, Лупоглазый не верит в общество. Попросту говоря, он человек свободный.

— Я бы хотел на него посмотреть, — сказал Яша.

— Ну, я вас к нему ещё свожу. Может, нам стоит отразить его в нашем прекрасном фильме. Свобода — это основа нашей страны, а Лупоглазый — единственный свободный человек, который в ней ещё остался. И я не желаю выслушивать ехидных возражений, будто-де Лупоглазый — раб своей свободы. Это безусловно так, но, будучи рабом свободы, он из духа самопожертвования служит символу свободы, о которой любой здоровенный баловень в Америке тоскует в глубине души. Посадите косматую голову Лупоглазого на туловище орла — и вот вам наша национальная эмблема. Но если мы хотим отразить его в нашем прекрасном фильме, надо поторопиться.