Потоп - [39]
Януш Радзивилл. Князь на Биржах и Дубинках, воевода виленский».
— Гетман сильно беспокоится насчет лошадей, — сказал Харламп, когда маленький рыцарь окончил чтение письма.
— Да, на этот счет будет трудновато, — ответил Володыевский. — Шляхты явится много по первому же слову, но у них есть только жмудские лошади, а они не особенно годны для службы. Их бы непременно нужно заменить другими.
— Это хорошие лошади и, насколько я слышал, очень выносливые.
— Да, — ответил Володыевский, — но они слишком малы, а здешний народ рослый. Если его посадить на таких лошадей, то полки будут казаться сидящими на собаках. Но я возьмусь тотчас же за дело. Передай мне письмо к Кмицицу, как гетман приказывает, я сам ему отвезу. Письмо это как нельзя более кстати.
— Почему?
— Он тут по-татарски жить начал и девушек в полон брал. У него нет столько волос на голове, сколько тяготеет над ним обвинений. Несколько дней тому назад я дрался с ним на саблях.
— Ну раз на саблях дрались, — сказал Харламп, — значит, он теперь болен.
— Поправляется, через неделю, а много через две и совсем выздоровеет… Ну, что там слышно у вас?
— По-прежнему плохо. Пан подскарбий Госевский постоянно не в ладах с нашим князем, а где гетманы в ссоре, там не может быть порядка. Впрочем, теперь немного тверже стали на ноги, и если так и впредь будет, то авось мы и справимся с неприятелем. Всему виной пан подскарбий.
— А другие говорят, что именно гетман виноват.
— Это говорят изменники. Утверждает это и воевода витебский, который уже давно снюхался с подскарбием.
— Воевода витебский — честный человек.
— Неужели и ты стоишь на стороне Сапеги против Радзивилла?
— Я стою на стороне отчизны, где и все должны стоять. То-то и плохо, что даже и солдаты делятся на партии, вместо того чтобы драться; а что Сапега честный человек, то это я скажу и самому князю, хотя и служу под его начальством.
— Пробовали добрые люди их помирить, — продолжал Харламп, — напрасно. Теперь послы от короля то и дело приезжают к нашему князю… Говорят, что там что-то новое затевается. Мы ожидали всеобщего ополчения во главе с королем, но оно не состоялось; говорят, что оно может понадобиться в другом месте.
— Разве только на Украине.
— Почем я знаю? Поручик Брохович рассказывал то, что слышал своими ушами. Тизенгауз приехал от короля, долго шептался с гетманом, запершись, а потом, когда они выходили, гетман сказал: «Из этого может возникнуть новая война». Все мы после этого терялись в догадках, что могли означать эти слова.
— Должно быть, ослышался. С кем бы теперь могла быть новая война. Император к нам расположен больше, чем к неприятелю, и, конечно, заступится за нас. Со шведом еще не кончился срок перемирия, татары нам помогают на Украине, чего бы, конечно, не сделали помимо желания Турции…
— Мы тоже не могли догадаться.
— Потому что ничего подобного и не было. Но слава богу, что у меня наконец есть дело. Я уже стосковался без войны.
— Так ты сам хочешь передать письмо Кмицицу?
— Да ведь я тебе говорил, что так приказывает гетман. По рыцарскому обычаю, мне следовало давно его навестить, теперь, кстати, есть предлог. Отдам ли я ему письмо, другое дело; об этом я еще подумаю, ибо это предоставлено на мое усмотрение.
— Это мне и на руку, я тороплюсь с третьим письмом к Станкевичу — к нему тоже есть письмо; потом поеду в Кейданы, там нужно забрать пушки; а затем заверну в Биржи, чтобы посмотреть, все ли готово к обороне.
— И в Биржи?
— Да.
— Это меня удивляет. Никаких побед неприятель не одержал, — значит, ему до Бирж, до курляндской границы, далеко. Но раз нам приказано сформировать полки, то думаю, что будет кому защищать и те местности, которые подпали под власть неприятеля. Ведь курляндцы не думают о войне с нами. Это прекрасные солдаты, но их так мало, что и Радзивилл мог бы их придушить одной рукой.
— И меня это удивляет, — ответил Харламп, — тем больше, что и мне приказали спешить и сказали, что если я найду беспорядки, то должен тотчас же донести князю Богуславу, который немедленно же пришлет инженера Петерсона.
— Что бы это могло значить? Как бы только из этого не вышло междоусобной войны. Боже, сохрани нас и помилуй от такого несчастья! Уж где только князь Богуслав вмешается, там черту будет чему радоваться!
— Не осуждай его. Это храбрый пан.
— Я не спорю, но он больше похож на француза или на немца, чем на поляка. До Речи Посполитой ему нет дела, он больше всего заботится о доме Радзивиллов — возвысить его, а всех остальных унизить. Он-то, главным образом, и возбуждает князя — воеводу виленского против Сапег и Госевского.
— Ты, вижу, большой политик; советую тебе, Михал, жениться скорее, чтобы такой ум не пропал даром.
