Потоп - [31]

— Хорошо! — сказал Володыевский. — А есть ли еще другая дорога к дому или только эта одна?

— Только эта, а дальше пруд и болота.

— Это хорошо! Сойдите с лошадей!

Шляхта поспешила исполнить приказание; затем, образовав длинную цепь, она окружила дом со всех сторон.

Володыевский с главным отрядом подошел к воротам.

— Ожидать команды! — сказал он тихо. — Не стрелять, пока не прикажу!

Лишь несколько десятков шагов отделяли шляхту от ворот, когда их заметили со двора. Несколько человек сейчас же вскочили на забор и, перегнувшись через него, стали всматриваться в темноту, а грозные голоса спросили:

— Эй, что за люди?

— Стой! — крикнул Володыевский. — Огня!

Из всех имевшихся у шляхты ружей грянули выстрелы, а вслед за ними снова раздался голос Володыевского:

— Бегом!

— Бей, режь! — крикнули ляуданцы, бросившись вперед, как поток.

Казаки тоже ответили выстрелами, но зарядить во второй раз уже не успели. Шляхта налегла на ворота, и под ее могучим напором они рухнули. Впереди стеной шли великаны Бутрымы, самые опасные в рукопашном бою. Шли, как стадо разъяренных буйволов, ломая, давя, уничтожая и рубя все на своем пути, а за ними следовали Домашевичи и Госцевичи.

Солдаты Кмицица храбро защищались; из-за телег и тюков, из окон дома и с крыши раздались выстрелы, но редкие, потому что факелы погасли, и трудно было отличить своих от неприятелей. Несколько минут спустя казаков оттеснили к дому и к конюшням. Раздались крики о пощаде. Шляхта торжествовала.

Но когда она осталась на дворе одна, во всех окнах показались дула ружей, и град пуль посыпался на двор. Большая часть казаков спряталась в доме.

— К дому, к дверям! — крикнул Володыевский.

Действительно, у стен выстрелы не могли им причинить никакого вреда. Но положение их было довольно тяжелое. О штурме окон нечего было и думать, так как их встретили бы выстрелами в упор, и Володыевский велел рубить двери.

Но это было нелегко исполнить, так как двери были сделаны из толстых Дубовых крестовин, покрытых сплошь огромными гвоздями, от которых зазубривались топоры, прежде чем успевали вонзиться в дерево. Самые сильные мужики напирали время от времени, плечами, но напрасно. Двери с внутренней стороны были заперты железными болтами, да, кроме того, их подперли кольями. Но Бутрымы рубили бешено. Кухонную дверь штурмовали Домашевичи и Госцевичи.

После часа тщетных усилий их сменили другие. Некоторые крестовины вывалились, но на их месте показались ружейные дула. Снова раздались выстрелы. Двое Бутрымов упали с простреленной грудью. Но остальные не растерялись и стали рубить с еще большим ожесточением.

Образовавшиеся отверстия, по команде Володыевского, заткнули кафтанами. В это время со стороны дороги раздались голоса: это Стакьяны спешили на помощь своим братьям, а за ними вооруженные мужики из Водокт.

Прибытие новых подкреплений, очевидно, встревожило осажденных — из-за двери послышались голоса:

— Стой, не руби, слушай! Да постой же, черт… Поговорим.

Володыевский велел прекратить работу и спросил:

— Кто говорит?

— Оршанский хорунжий Кмициц, — послышался ответ. — А вы кто?

— Полковник Михал-Юрий Володыевский.

— Челом вам, — отозвался голос из-за дверей.

— Не время любезничать… Скажите, что нужно?

— Мне бы следовало вас об этом спросить. Вы не знаете меня, а я вас. С какой стати вы на меня нападаете?

— Изменник! — крикнул Володыевский. — Со мной вернувшиеся с войны ляуданцы, а у них с тобою счеты за разорение, за безвинно пролитую кровь и ту панну, которую ты сейчас похитил. Знаешь, что тебя ожидает? Ты не уйдешь отсюда живым.

Наступило минутное молчание.

— Ты бы меня не назвал во второй раз изменником, — заговорил опять Кмициц, — если б не дверь, которая нас отделяет.

— Так отопри ее… я тебе не запрещаю.

— Не одна ляуданская собака ноги протянет, прежде чем вы возьмете меня живым.

— Так мы тебя мертвого за ноги вытащим. Нам все равно.

— Слушайте, ваць-пане, и запомните то, что я вам скажу. Если вы нас не оставите в покое, у меня наготове бочонок пороху: я взорву дом, а с ним и всех, кто здесь. Клянусь Богом, что я это сделаю. А теперь берите меня, если хотите.

На этот раз воцарилось долгое молчание. Володыевский напрасно искал ответа. Шляхта с испугом переглядывалась. Столько было дикой энергии и решимости в словах Кмицица, что они ни на минуту не усомнились в их правдивости. Вся победа могла рухнуть от одной искры, а вместе с тем и панна будет потеряна навсегда.

— Что нам делать? — пробормотал один из Бутрымов. — Это сумасшедший человек. Он готов исполнить свою угрозу.

Вдруг у Володыевского явилась счастливая, как ему казалось, мысль.

— Есть еще способ, — воскликнул он. — Выходи, изменник, на поединок со мной. Убьешь меня, — уезжай себе с Богом, никто тебя не тронет.

Некоторое время ответа не было. Сердца ляуданцев тревожно бились.

— На саблях? — спросил наконец Кмициц. — Можно!

— Можно, если ты не трусишь.

— И вы дадите честное слово, что я уеду свободно?

— Даю.

— Этого никак нельзя! — крикнул Бутрым.

— Тише, черт вас дери! — крикнул Володыевский. — А если вы не хотите, то пусть он взрывает и себя, и вас.

Бутрымы замолчали, а минуту спустя один из них сказал: