Потоп - [49]

Золотинка кивнула в знак того, что признает за собеседником естественное право на уверенность. Она разжала руку, и хотенчик без промедления рванул повод, указывая через стены и пространства в сторону Новых палат.

— Откуда это у вас? — строго спросил Буян.

— Можно сказать, совсем случайно, — ответила Золотинка, лишь немного покривив душой. И сразу переменила разговор: — Ну, а вы, Видохин, как вы определите свое желание?

Видохин отвечал сразу, что говорило о необыкновенном внимании, с каким он следил теперь за гостьей в шутовском наряде.

— Вот, — сказал он, указывая на закопченную стену вокруг очага и под лестницей. — Вот мое!

Золотинка пригляделась. Налет сажи испещряли хуже и лучше проступавшие на камне царапины: круги, угольники, замкнутые и разомкнутые черточки.

Простой круг означал золото, но золото выражалось также множеством других знаков: овалами, усиками, ресничками, разобраться в которых было невозможно из лихорадочного способа, каким наносились повсюду знаки. Свежая копоть покрывала вчерашние откровения, один слой записей безвозвратно уходил под другой, пока сажа не начинала обваливаться пластами. Намеками проступали указания на золото облегченное, золотой глёт, золото обожженное, позолоченное, шафранное, музыкальное, потогонное, питьевое — все мыслимые виды золота, которые, составляя иерархию соподчинения в отношении к единственно истинному, червонному золоту, сами являлись пределом совершенства для остальной природы. Железо и свинец, известь и ртуть — все что только наполняло природу, было лишь прахом на пути к золоту, вершине всего сущего. Высшим выражением пути был дух золота. То есть сбросившее с себя вещественную оболочку, законченное совершенство.

И Золотинка безошибочно отыскала сокровенный знак. Знак этот — дух золота — означал бесконечность, нигде не разомкнутая восьмерка. Копоть и сажа оседали поверх вечности, начертанной там и здесь. Тлен поглощал дух. А дух проступал сквозь тлен. Свидетельства великой и бесплодной борьбы на неопрятной стене трогали что-то в душе восприимчивой Золотинки.

— Берите, Видохин, — щедро сказала она и протянула рогульку — старик настороженно принял. — Если то, что вы ищите, вообще существует и его можно отыскать, то эта штука, наверное, вам поможет. Но я ни за что не ручаюсь. Подержите ее хорошенько, пока не пропитается человеческим теплом, пока не проникнется вашими помыслами. Не торопитесь. Придерживайте за повод, если начнет рваться… А вдруг? Вдруг поможет. Попытка не пытка.

— А спрос не беда, — наставительно закончил Черних, обнаружив, что Золотинка самовольно сократила пословицу.

Видохин сжимал хотенчик и молчал, как ребенок, очарованный новой игрушкой, от которой неизвестно еще что можно и ожидать. Впору было заметить: скажи спасибо! Но некому было напомнить ученому правила обиходной вежливости. В глубокой задумчивости глядела на Золотинку волшебница Анюта. И у пигаликов были основания примолкнуть.

— Прощайте, Анюта! — сказала Золотинка, ступая к лестнице. — Я давно вас искала. Да поздно нашла. Поздно. Что теперь? — И она повернулась к тревожно застывшим пигаликам.

— Пойдемте, Буян, у меня к вам дело. У меня для вас кое-что есть, тоже такой маленький подарок. Я покажу.

Золотинка начала спускаться, Буян поспешно за ней последовал. Не обменявшись ни словом, они покинули башню и прошли на нижний двор, девушка подвела пигалика к журчащему в четыре струи источнику.

— Вот там. Внутри вазы на столбе. Достаньте, — сказала она без всяких ухищрений.

Сдержанная повадка пигалика свидетельствовала о сомнениях.

— Высоковато будет.

Она не настаивала.

— Хорошо, — помолчав, согласился пигалик. — Не уходите.

Он удалился, настороженно оглядываясь, и скоро привел засаленного кухонного мальчишку. Разрумяненный, от очага, малец вытер лоснящийся подбородок, снисходительно ухмыляясь, оглядел столб. Буян, равно как и Золотинка, обходился без улыбки. Пигалик оставался удручающе строг, когда, сорвавшись со столба, мальчик плюхнулся в водоем под неизменно поливающую струю и когда повторил это — с не меньшим шумом и брызгами. Буян не выказал одобрения, когда мальчик, отыскав для ноги опору, вскарабкался вверх и с дурашливым воплем извлек груду тряпья.

Раскрывшись в полете рваным крылом, платье накрыло пигалика. Он сбросил рванье с головы, скомкал и огляделся. Взгляд его, не обещавший новых развлечений, остановил начавших было собираться зевак.

Тоненький шут с черной харей и нахмуренный пигалик нашли уединение в неглубокой выемке там, где крепостная стена смыкалась с нависшим утесом. Золотинка дала пигалику время самым тщательным образом исследовать обноски.

— Месяца не будет, как это платье забросила сюда Золотинка. Да, та самая. При мне забросила, — сказала она, когда Буян удовлетворился осмотром.

— В чем же Золотинка тогда осталась? — спросил пигалик, не замечая двусмысленности вопроса. И потом расправил лохмотья, встряхнув за плечики, и как бы невзначай примерил их взглядом на Золотинкин рост.

— В чем осталась, в том и осталась! — резко отвечала, защищаясь, Золотинка. — Я едва узнала ее при свете факела, ночью. Побитая какая-то, не в себе. Не знаю. Не мое это дело. А подменка была: серое платье, простое, и вроде как накидка до колен из грубой крашенины, синяя с коричневым.