Потому что люблю - [49]

— …без причины ничего не бывает… Ты мне сразу тогда, понял?.. Я ж ее как облупленную знаю… А колесико посмотрю…

— Какое колесико?

— Говорю, мне показалось, что уводит вправо, когда сел… Вроде подтормаживал левым?

— Тебе показалось. Все нормально.

Муравьев спрыгнул на землю, присел, несколько раз резко свел за спиной локти, покрутил головой. Исподлобья глянул в небо, покосился на техника — не заметил ли его взгляд. Нет, Толя уже был со своим самолетом, выстукивал правую «ногу», принюхивался к тормозному устройству.

Муравьев обошел самолет, провел ладонью по плоскости, стукнул дружески кулаком по фюзеляжу.

— У-у, зверюга, — сказал с любовью и облегчением: усталость уже проходила.

— Что говоришь? — спросил Толя Жук.

— Погодка по заказу, говорю.

— Да, синоптики постарались.

…Возле летного домика его встретил загадочной улыбкой Женька Шелест, однокашник по летному училищу. Тогда, в дни учебы, между ними завязался незаметный, но тугой узелок соперничества — кто лучше. И если Женьке удавалось обойти Муравьева в знании техники или в искусстве пилотажа, он непременно находил удобный момент, чтобы с ехидной улыбкой спросить:

— Ну, как я?

— Молодец, молодец, — скрывая досаду, отвечал Муравьев и про себя клялся, что при первой возможности вставит Женьке «фитиль». И вставлял…

После выпуска из училища Шелест получил назначение в один из центральных округов, Николай Муравьев — на Крайний Север. Долгое время их связывали только редкие письма да поздравительные открытки.

И вот спустя семь лет они снова оказались под небом одного аэродрома. И тот и другой искренне обрадовались встрече. А уже сегодня, увидев плутоватую улыбку друга, Муравьев не преминул спросить:

— Ну, как я?

Тот развел руками:

— Нет слов. Сказка!

И, будто испугавшись, что Муравьев его может неверно истолковать, добавил:

— Я серьезно. Сделано на уровне. Но учти — и мы не лыком шиты. Очень скоро я тебе покажу, как у нас летают. Кстати, новость могу продать.

— Выкладывай, покупаю.

— Переодевайся — и к командиру. Ждет тебя.

Муравьев молча поправил на груди у Женьки замок «молнии». Женька лишь на мгновение опустил глаза, чтобы взглянуть на замок, и его нос в тот же миг попал в клещи муравьевских пальцев. Старая как мир «покупка», а он так бездарно клюнул… Шелест кашлянул от досады и, подавив обиду на себя, засмеялся:

— Черт с тобой, твоя взяла. Хотя сегодня мог бы и уступить мне. Как-никак — тридцать человеку стукнуло.

Муравьев развел руками.

— Женя! Забыл! Ну, все! Откладываю запланированные на вечер дела — и к тебе. Клянусь пуговицей на пиджаке дедушки. Забыл!

— Потому забыл, что не помнил. Приходи — не пожалеешь.

— Что тебе подарить?

— Иди к командиру, он ждет.

— Пока! — Муравьев ткнул Женьку кулаком в плечо и скрылся в летном домике, над которым в эту минуту с тракторным грохотом медленно полз на посадку вертолет. Его мощные лопасти взметнули застоявшийся воздух, и разомлевшие в июньском тепле сосны испуганно, словно в панике, замахали ветвями. Густо запахло керосиновым перегаром.

…Штаб полка, длинный одноэтажный барак, весело размалеванный в светло-розовые тона, был недалеко от летного домика. К нему через сосновый бор вела упругая тропинка. Муравьев уже несколько раз здесь ходил, хотя и живет на аэродроме, как говорится, без году неделя. Первый раз, когда он от общежития шел на звук турбин, чтобы посмотреть ночные полеты, тропинка ему показалась длинной и загадочной. Может, оттого, что она была незнакомой, ведь незнакомая дорога всегда кажется длиннее, чем она есть на самом деле, а может, и оттого, что над ней неторопливо шушукались в высоте густые лапы прямоствольных сосен.

В следующий раз он уже почувствовал в этом маршруте нечто романтичное, особенно когда идут полеты, когда где-то совсем-совсем близко разгоняется по узорчатой бетонке взлетающий самолет. Еще несколько шагов к залитой светом опушке — и можно увидеть, как машина отделяется от земли и, спрятав горячие от быстрого бега колеса, круто взмывает на высоту, рассыпая свирепый грохот.

…Все-таки какую для него новость припас командир?

Лена!

Письмо? Телеграмма? Или прикатила сама?

Неужто командир успел проявить заботу? Да нет же. Вопрос личный, и сам Роман Игнатьевич, не посоветовавшись с Муравьевым, такого не сделает. Но Лена обо всем могла узнать совсем из другого источника. Ей до сих пор пишет кто-то из полкового женсовета — то ли жена инженера ТЭЧ, то ли командира второй эскадрильи. Все надеются повлиять и возвратить «блудную дочь» к семейному очагу. Так что кто-то из них мог вполне очень оперативно сообщить Лене точные координаты временного местонахождения ее законного супруга.

И поскольку это предположение может очень даже оправдаться, то ему, Муравьеву, следует быть готовым к такой встрече.

Муравьев улыбнулся и сорвал у тропки небольшой бледно-розовый цветок. Как он еще мог подготовиться к встрече с Леной? Напустить на себя маску глубокой обиды? Или презрения? Или, может, предстать безумно радостным? Так ведь ничего этого на самом деле он не чувствует. Конечно, немного обидно, и будет немного радостно, и, наверное, немного горько, но скорее все его поведение будет зависеть от ее настроения, от ее слов…