Потомок седьмой тысячи - [15]

Гость склонил голову.

— Отлично, Семен Андреевич. Хоть ведать не ведал, что здешние мастеровые — народ особый, но учту ваше предупреждение.

«Сердится, — решил управляющий. — И это уже хорошо». Воскликнул обидчиво:

— Помилуйте, голубчик, Алексей Флегонтович! Какое же это предупреждение? К слову было сказано — и все тут. До нас с вами англичане управляли. Хозяйство осталось не в лучшем виде. Но и то ладно: строить новый корпус будем, машины новейшие выпишем — согласие на то от владельца получено. С мастеровыми хуже. Печальной памяти предшественник мой, мистер Бум, умел вызывать бунты: то приказ вывесит, чтобы фабричные снимали шапки при виде чинов администрации, да не просто при встрече — двадцать шагов не доходя. Пробежишь в спешке, прикинешь — нет двадцати-то шагов. Мчись опять на нужное расстояние и уж оттуда кланяйся… А то ввел специальные шарики — пропуска для входа в уборную. Один шарик в смену. Побывал раз, потом ни за что не пропустят, хоть нужда не нужда. Фабричные при каждом его излишнем усердии — на дыбы. Последний скандал закончился разгромом лабаза. Наломали и растоптали тысяч на десять. Зачинщиков, правда, выловили, отправили куда следует, а Бума уволили. Остальных англичан тоже постепенно отправляем домой, крайне необходимых держим. Рабочие довольны. Вроде и потише стало, если не считать жалобщиков. На днях делегация: «Нешто мы арестанты, чтобы доглядчиков-смотрителей в казармы ставить?» А как же не ставить их? Совсем порядку не будет. Будь моя воля, я фанагорийцев в казармы расквартировал бы, по солдату в каждую каморку… И не обижайтесь, голубчик, если что не так сказал: нам с вами вместе работать, не ссориться. Хочу, чтобы вы сразу поняли, как мы тут живем. А вам я очень обрадовался. Слышал много хорошего, статьи ваши читал в «Техническом сборнике». Здесь вам только и развернуться: производство большое, владелец с пайщиками охотно идут на его расширение. А в свободные минуты, в тишине, пишите обществу на пользу… Благодать-то у нас какая! Каждая пичужка жизни рада… И радуйтесь.

Говорил, а сам все пытался понять загадку владельца фабрики Карзинкина. И то сказать: сообщили, чтоб принят был и устроен как следует — оттого и самому пришлось потесниться, приличной квартиры сразу не оказалось, — ни в чем чтобы не получал отказа. А должность определена самая скромная — техник с годовым окладом в тысячу рублей. Мастера получают лучше. «Неспроста прислан, — вертелось в голове. — А где отгадка? От самого-то, сразу видать, много не выпытаешь». Попробовал взглянуть со стороны, спросил себя: «Как тебе показался Алексей Флегонтович?» И ответил: «Молчит все, словно обижен чем». «Молчит, — раздраженно подумал. — Когда же ему говорить, когда я сам, старый дурак, болтал без умолку».

Следом за гостем управляющий стал подниматься на крыльцо.

Антип забеспокоился, кашлянул в кулак.

Управляющий вынес ему несколько монет, протянул.

— Возьми. И гривенник на водку.

— Премного благодарствую, Семен Андреевич. Завсегда рады, — заторопился кучер. — Уж мы по совести распорядимся. За приезд вашего родственничка.

— Какого «родственничка»? — опешил управляющий. — Дурак! Ученый инженер Алексей Флегонтович Грязнов с сестрицей своей приехал.

3

Прихрамывая — вгорячах запнулся за камень, — Артемка брел к дому, раздумывал:

«Серый-то до чего хорош, только пыль стелется сзади. Вот как бы встретить папаню. Садись, папаня, конь — огонь. Отсель до Коровников в десять минут домчит, а ежели до вокзала — и того быстрей».

Спину саднило — здорово хлестнул дядька Антип.

Сегодня Артемке почудилось во сне, что отец уже пришел. Стоял середь каморки, большой, веселый и добрый, и все поторапливал тетку Александру и Марфушу, которые никак не могли связать в узлы одежду. Будто перебирались все вместе в деревянный дом, где от стен пахнет смолой, а за занавеской срамился их новый сосед Прокопий Соловьев — жутко оставаться одному в каморке, вот и ругался, не пускал их.

Хороший сон снился. Только сон разве взаправду? Открыл Артемка глаза — все стоит на своем месте, никто никуда не собирается. Вот разве Марфушина кровать, точно в праздник, устлана цветным лоскутным покрывалом, и сама она домывает пол на своей половине каморки. Наверно, налила воды на сторону Прокопия, вот он и стал ругаться, разбудил Артемку. Тетки Александры не было — на базар ушла спозаранок, за картошкой — вчера все говорила об этом.

Артемка спрыгнул с сундука, стал натягивать миткалевую рубашонку и штаны с веревочками вместо пройм.

— На вот новую. — Марфуша устало разогнула спину, откинула волосы с потного лица и сняла со спинки кровати глаженую чистую одежду.

— К папе пойдем, — догадался мальчик.

Марфуша кивнула.

— И на заработку не уйдешь?

— Не уйду.

— И на доработку?

— И на доработку, — улыбнулась она, щелкнула легонько по вздернутому Артемкину носу, спросила: — Обрадовался, бесенок?

Еще бы не радоваться! Артемка счастливо вздохнул. Как будто свету прибавилось в каморке, даже ворчание Прокопия стало добрее. Мальчик прошел на цыпочках по сырому скользкому полу к столу, поковырял ложкой загусшую вчерашнюю кашу. Есть со сна не очень хотелось.