Потомок Каина - [5]

— Лошадь-то у тебя есть, зачем же мотыгой работаешь? Смотри, не сегодня-завтра снег выпадет! — Управляющий, очевидно, решил перейти к делу.

— Лошадь есть, это верно, плуга вот нет, — насмешливо фыркнул Нинъэмон.

— Можно взять напрокат.

— А платить чем?

Разговор прервался. Управляющий подумал, что теперь он знает, как обойтись с этим дикарём при следующей встрече. Действуя прямо, с ним не сговоришься. Тут нужен особый подход, ну хотя бы отнестись поприветливее к его жене.

— Ничего, всё образуется, — сказал он. — Только потерпи немного. Хозяин наш — один из самых богатых людей в Хакодатэ и обо всём понятие имеет.

Покинув хижину Нинъэмона, управляющий энергично зашагал прочь.

Нинъэмон вышел вслед за управляющим, провожая его взглядом. Кавамори вытащил из кошелька монету в пятьдесят сэн и сунул её в руку жене Нинъэмона. Нужно задобрить управляющего, преподнести ему подарок, сказал Кавамори, иначе житья не будет. Пусть Нинъэмон купит сакэ и сегодня же вечером отнесёт ему. А плуг Кавамори им одолжит свой. Нинъэмон продолжал пристально смотреть вслед управляющему, и вдруг им овладела дикая, всепоглощающая злоба, даже в горле пересохло, и он снова плюнул.

Оставшись одни, муж и жена вновь принялись за работу. Солнце садилось, становилось всё холоднее. Обильный пот застывал, обжигая, как лёд. Нинъэмон, однако, был бодр. В мрачных мыслях появился просвет, в котором сейчас навязчиво сверкала и вертелась круглая пятидесятисэновая монетка. Орудуя мотыгой, Нинъэмон старался прогнать видение, даже хмурился, но когда понял, что все его попытки тщетны, как-то глупо осклабился, и ухмылка долго не сходила с его лица.

Близились сумерки, над потемневшей вершиной Комбудакэ появились облака, и к ним медленно поплыло солнце. Окинув взглядом обработанный им обширный участок, Нинъэмон, довольный, вернулся домой. Он быстро вычистил мотыгу, задал корм лошади. Жена принялась за стряпню.

Вытерев рукавом пот со лба, Нинъэмон потребовал у неё полученную от Кавамори монету. Но она рассталась с деньгами лишь после того, как получила несколько оплеух. Тяжело ступая, Нинъэмон вышел из хижины, предоставив жене заканчивать ужин в унылом одиночестве. Он отправился в город, по дороге развлекаясь тем, что то прятал монету за пазуху, то вынимал её и подбрасывал вверх щелчком большого пальца.

В десятом часу, — девять часов на ферме это уже глубокая ночь, — Нинъэмон, изрядно подвыпивший, неожиданно появился в дверях дома Сато. Сато и его жена тоже, как видно, выпили за ужином. Все трое уселись вокруг очага и снова принялись пить и вести пустую болтовню. Был уже двенадцатый час, когда Нинъэмон наконец вернулся домой. Жена, повернувшись спиной к угасающему очагу, крепко спала на рваном ватном одеяле, брошенном поверх голых досок. Пошатываясь, Нинъэмон на цыпочках подкрался к ней и обнял с хохотом. Жена, вздрогнув, проснулась, однако ей было не до веселья. От шума проснулся ребёнок. Жена хотела взять его на руки, но Нинъэмон схватил её и привлёк к себе.

— Всё злишься? Я к тебе с лаской, а ты сердишься? Ах ты, зверушка милая! Дай срок. Вот увидишь, я наряжу тебя в шёлковое платье, настоящее. Этот прохвост управляющий, — Нинъэмон сплюнул, не разбирая куда, — ещё будет дрыхнуть, а я уже поговорю с хозяином с глазу на глаз. Дурочка! Я ещё покажу себя! А ты — милая! Я тебя всем сердцем люблю! Ну, ладно, ладно. Это тебе, возьми, наверняка поправится!

Он вытащил из-за пазухи завёрнутые в стружку рисовые пирожки с бобовой начинкой и, размяв один в своей громадной руке, запихнул его жене в рот, так что она едва не задохнулась.

3

Дувший много дней подряд сухой ветер в конце концов пригнал тучи, и теперь они беспорядочной толпой бродили по синему небу. Сражение между солнцем и мокрой кашей из дождя и снега шло с переменным успехом, но в конце концов победили снег с дождём. К этому времени Нинъэмон успел вспахать лишь часть своего поля. Впрочем, и на этой части можно было сеять озимую пшеницу. Жена позаботилась о топливе на зиму. Только прокормиться было трудно. Того, что они с собой привезли, хватило лишь на несколько дней. И вот однажды Нинъэмон отвёл клячу в город и продал её, чтобы втридорога купить пшеницы, проса и бобов. А без лошади нельзя было заняться зимним извозом, и Нинъэмон вынужден был проводить время в праздности, ожидая, когда затвердеет снег.

Наконец снег покрылся твёрдой коркой, и Нинъэмон, оставив жену и сына, нанялся дровосеком на казённые вырубки у подножья Маккаринупури. Он работал здесь, не жалея сил, а когда снег начал таять, отправился на рыбный промысел в Иванай. Домой он вернулся к концу зимы, чёрный от укусов мороза и солёных брызг. Зато кошелёк его был туго набит.

Нинъэмон сразу же купил сильную лошадь, плуг, борону и семена для сева. Каждый день можно было видеть, как он, громадный и сильный, стоит у своего дома, нетерпеливо всматриваясь в поле, где под лучами благодатного солнца таял скопившийся за пять месяцев снег и от земли, пропитанной влагой, поднимался густой пар. Маккаринупури была окутана тёплой лиловатой дымкой. В проталинах в лесу появились зелёные стебельки подснежников. Прыгая по сухим веткам, защебетали, затрещали дрозды и синицы. Всё, что должно было сгнить, сгнило до конца — и опавшие листья, и лачуга Нинъэмона.