Потомки Нэнуни - [55]

Анна честно старалась заменить брата. В шароварах и куртке, с хлыстом в руке, с утра бывала в седле. То объезжала табуны, проверяя пастухов, то скакала на ферму племенного скота на берегу речки Сидеми. Издали ее легко было принять за плотного парня. В четырнадцать лет, прыгая с парнями через костер, Нютка зацепилась за корягу и рухнула в огонь. Все ахнули и растерялись, думали ей конец. А она выкатилась из костра и пылающим факелом нырнула в реку, отделавшись пустяковыми ожогами.

Теперь, правда, Нюта остепенилась. Вечерами, помимо чтения и бесед с отцом, успевала учить грамоте детей пастухов. И терпеливо ждала возвращения Юрия. Между тем домашних пантачей на Сидеми становилось все больше, они тоже требовали ухода. Михаил Иванович сконструировал станок для спиливания пантов, который позднее стал образцом для всех оленеводов Приморья. Соседи-новоселы поняли выгоду пантового хозяйства, начали наезжать, просили уступить несколько голов на расплод. Так полуостров стал «рассадником», как говорил Михаил Иванович, пятнистого оленя в Приморском крае.

Как-то в перерыве заседания географического общества Михаил Григорьевич Шевелев сказал Янковскому:

— Давно хочу дать вам один совет. Сидеминское оленеводство, как и женьшеневое хозяйство, растет, в последний приезд оно меня просто поразило. Советую познакомиться с представителем крупной фирмы из Чуфу Тун-Чуй-куном. Это честный и порядочный человек. Скажите, что рекомендовал я.

Янковский и Тун познакомились. И теперь отпала надобность обивать пороги разных аптек, Тун-Чуй-кун всегда сразу давал настоящую цену.

У некоторых купцов тех лет были свои традиции и этика. Постоянному клиенту такой купец помогал и даже поддерживал в трудную минуту кредитом. Однажды Михаил Иванович слышал, как Тун поучал охотника, которому одолжил порядочную сумму денег.

— Через месяц деньги нету — ничего. Только приходи, говори. Опять нету — опять пришел, честно сказал — еще нету. Это ладно. Только если срок пришел, а тебя нету — а-я, так шибко худо! Если люди честна слова нету — наша его человека не считай!..

Михаил Иванович застрелил в оленнике самого драчливого, калечившего молодых, пантача. Вырубил панты вместе с лобовой костью, укрепил на дощечке, приплыл на попутной шхуне во Владивосток и отправился к Туну. Он вошел в большую сумрачную комнату нижнего этажа аптеки-лавки и снял темные очки. После давнего ослепления, которое когда-то так заботливо лечила Катя Полозова на Уссури, он еще раз пострадал от сверкающего снега на весенней охоте у озера Ханка. Потом в саду во время прививки повредил левый, и теперь постоянно берег глаза от яркого света.

В лавке царило оживление. Оборванные, пропахшие потом и дымом костров, два охотника-таза, старый и молодой, топтались у высокого прилавка. За прилавком в длинных синих халатах стояли старшие и младшие приказчики. Из рук в руки переходили небольшие, но толстые, в три отростка, покрытые пушком две пары пантов. Торговались азартно: хлопали друг друга по плечу, обменивались таинственными рукопожатиями, Это был условный, безмолвный торг при помощи одних пальцев.

Люди то хмурились, то улыбались. Кивали или отрицательно качали головами. Сизый дым от нескольких трубок застыл неподвижным облаком. В лавке резко пахло чесноком и восточными пряностями.

Но вот торг подошел к концу, и на прилавке зазвенели маленькие романовские золотые и большие китайские серебряные даяны.

Довольные охотники ссыпали деньги в кожаные мешочки, спрятали их под куртками на поясе, раскланялись и вышли. Михаил Иванович поставил свой товар на прилавок и попросил позвать хозяина. Мальчик легко затопал войлочными подошвами по лестнице на второй этаж, и вскоре, поблескивая в улыбке золотым зубом, выплыл Тун-Чуй-кун.

Он потряс руку гостя двумя мягкими теплыми ладонями и приказал помощникам подать чай. Потом распахнул занавеску и ввел посетителя в узкую гостиную с неуклюжими деревянными креслами и продолговатым столом посредине. На стене висело мутное зеркало, повсюду расклеены дешевые репродукции набеленных и нарумяненных красавиц, улыбающихся среди розовых пионов.

Быстро окинув опытным глазом панты отстрелянного в загородке оленя, Тун-Чуй-кун сказал:

— Эта олени сопка стреляй нету. Вы дома олени держи?

— А ты как догадался?

— А-я, Тун-Чуй-кун кругом понимай. Который олень сопка живет, туда-сюда бегает, панты непременно мала-мало царапает. Эти ваши панты чистые, как старовера Поносова одинаково. Его олени тоже в загородке сидят.

Михаил Иванович уже слышал эту фамилию. Энергичный и предприимчивый старообрядец Семен Яковлевич Поносов прибыл в край в конце восьмидесятых годов. Поставил заимку на речке Сице, северо-восточнее Владивостока и через несколько лет тоже принялся разводить оленей. Но не ловил оленят и не выращивал. Семен Яковлевич использовал чужие лудевы, которые обнаружил в тайге неподалеку от своего хуторка. Зная, что ловушки эти противопоказаны, а, следовательно, хозяева на него не заявят, хитрый старовер попросту вытаскивал из ям попавших туда оленей и помещал в свою загородку. Покалеченные гибли, от здоровых появлялся приплод. Впоследствии он перевез животных на север, в бухту Валентин. Хозяйство было некрупным, но тем не менее Поносов справедливо считался одним из пионеров пантового оленеводства в Приморье.