Потомки Нэнуни - [42]

— Постойте, куда вы? Оставайтесь у нас обедать! — заволновалась Вера Ивановна.

— Благодарю, обедать я уже буду дома. Имею честь! — Агранат поднес ладонь к козырьку, с места поднял своего коня в легкий намет и поскакал по главной улице военного урочища Барабаш, оставляя за собой облачко пыли.

* * *

Теплым солнечным утром Платон заглянул на кухню:

— Ольга Лукинична, можно?

— Чего спрашиваешь? Заходи, заходи. Садись.

Платон присел на табуретку.

— Хочу поговорить с Михаилом Ивановичем, а прежде с вами решил посоветоваться. Где хозяин-то?

— С утра в саду. Опять что-то там прививает. А ты чего хотел спросить?

— Понимаете, Ольга Лукинична, вот и повязку снял, а массаж, как доктор приказывал, три месяца делаю, а пальцы ни того… Переломаны, словно под жерновом побывали. Да и вся кисть — как не своя. Чувствую, теперь в хозяйстве проку от меня будет мало. Ни коней объезжать, ни в кузне кувалдой махать. Хочу просить Михаила Ивановича отпустить меня пожить своим хозяйством.

— Бог с тобой, Платон, что надумал! Да ведь ты нам как родной, живи себе на здоровье. Да и польза от тебя всегда немалая, ты же все, что ни возьми, умеешь!

— Так-то оно так, а все ж таки…

— Твоя воля, Платон. Коли так твердо решил пожить самостоятельно, я думаю, Михаил Иванович поперек не пойдет. Наоборот, поможет, ты ж его знаешь. Хочешь, я переговорю?

— Спасибо на добром слове, Ольга Лукинична. Да нешто я не мужик, сам не сумею? Я ведь только так к вам, посоветоваться вроде. Столько годов в вашем доме прожил, а худого не видел!..

— Ну тогда ладно. А я вот хочу с тобой одной заботой поделиться. Михаилу Ивановичу еще и не говорила. Понимаешь, Лизавета наша замуж собралась!

— За кого же так сразу?

— Да за этого, нерусского. Хоть и звать его Василий Васильевич, а фамилия Пауэрс. Из американцев. Да это бы ничего: я за поляком, сестра Степанида тоже. Вон, двоюродная моя, Наталья Куркутова, у которых я в девушках жила, — за швейцарца Бринера вышла, и хорошо живут. Дельный он, Бринер-то, большими делами ворочает и все в дом: недавно участок у Гека откупил, поставит у моря дачу. А этот Пауэрс легкомысленный: в игры ихние играет, выпить любит…

— Ежели горький пьяница, ясное дело — не годится. А коли изредка помалости — то не грех, Ольга Лукинична. Ведь таких, как Михаил Иваныч, раз-два — и обчелся. Такого второго не сыщете. А сама-то Лиза что?

— А, что у дуры в голове? Полюбила, говорит, мама, на всю жизнь, не могу без него, — вот и весь сказ!

— А с ним говорили, он что? Как из себя-то?

— Да ты его, поди, видел, приезжал он третьеводни. На лицо-то ничего, симпатичный. Просил руки, конечно: отдайте за меня вашу Лизу, на руках, мол, буду носить… А ее и вовсе не узнаю. Выпучит серые свои глазищи, покраснеет, посмотрю — вроде самасшедчая!

— Ну что ж, знать, времечко такое подошло, Ольга Лукинична. Стало быть, отдавать надо. А то как бы того, беды не вышло…

— Да я уж и сама думаю: видать, пора.

— И не сумлевайтесь. Быть вам вскорости бабушкой!

— Верно, ты прав. Обвенчать поскорее да поселить неподалеку, как они уже сами наметили, на мысе Туреке. В бинокль через бухту Гека их заимку хорошо видать будет, да и навестить недолго…

Просьбу Платона Михаил Иванович, конечно, уважил. Место присмотрели вместе. Федорову, оказывается, давно приглянулся маленький хуторок на левом берегу речки Сидеми, в нескольких верстах от впадения в море. И Михаил Иванович купил эту заимку на имя Федорова. Дали на обзаведение пару коней, телку, поросенка, седло, телегу, сбрую.

Платон был очень доволен. Взял помощника, посадил огород, завел птицу.

Моста через речку поблизости не было, но в нормальную воду брод был чуть выше колена. Кроме того, на переправе держали лодку. Сидеминский хутор богатырь навещал часто, по-прежнему просиживая вечерние часы за чаем. По секрету доложил Ольге Лукиничне и Михаилу Ивановичу, что сватает в Барабаше невесту — милосердную сестру из госпиталя, где лежал. Женщина, мол, самостоятельная, хозяйка на все руки.

Прошел год, Янковские готовили Платону свадебный подарок. Венчание намечалось в августе, но помешала погода.

Август в Приморском крае редко обходится без ливневых дождей и наводнений. Реки вздуваются, пенятся, тащат мосты, вывороченные деревья. Увлекают скот, а порой и диких зверей.

Грянуло наводнение и в это лето. И хотя дожди довольно скоро прекратились, вода в речке Сидеми спадала медленно.

С поездками следовало подождать, но у Платона объявилось дело, и он, не дожидаясь спада, собрался к Янковским. Оседлал подаренную ему кобылу Рогнеду, вскочил в седло. Ему советовали ехать в объезд, по тракту через станцию Черкасскую, где был мост, но Федоров только рукой махнул:

— Буду я попусту десять верст киселя хлебать! Подумаешь — речка Сидеми. Экой Амур мне нашелся. Сегодня домой не ждите, буду ночевать у Янковских!

Пришпорил кобылу и поскакал со двора.

Подъехал к броду. Вода еще стояла высокая и мутная, кое-где завивались воронки, время от времени быстро проносило подмытые с корнем деревья. Кобыла замотала головой, заупрямилась.

Платон не привык, чтобы лошадь ему не повиновалась. Огрел Рогнеду плеткой и смело въехал в реку. Кобыла сделала несколько неуверенных шагов и наконец поплыла…