Потомки Нэнуни - [118]

Раненый тигр продолжал вести сквозь непролазную чащу, но постепенно забирал все левее, описывая большую дугу. Когда стало темнеть, мы сообразили, что, проделав по горам более двадцати километров, оказались не так далеко от своего лагеря. Посоветовались и решили, что лучше прошагать час-другой в темноте, но ночевать в тепле и завтра со свежими силами продолжить погоню. Потным, голодным и уставшим совсем не улыбалось провести эту ночь у костра при тридцатиградусном морозе и леденящем ветре.

Тихий табор и мирно жующий жвачку бык, лежавший перед палаткой, встретили нас как родной дом. Невозмутимый вид нашего вола успокоил корейцев. Их не покидала мысль, что тигр назло обязательно задавит нашу мирную скотину; мы слышали, как они шептались об этом с остекленевшими глазами; и сейчас Понджуни сразу потащил волу охапку соломы.

Быстро растопили печку, разделись, поужинали, вычистили винтовки и с наслаждением растянулись на мягкой подстилке. Не лег один Чигони. Он надел на воткнутый в земляной пол прутик свечу и расположился у печки чинить изорвавшиеся за день брюки. Мирно потрескивали дрова, по своду палатки бегала тень от его руки, тянувшей иголку с ниткой. Я незаметно уснул.

Проснулся от дикого, нечеловеческого крика, яркого света, дыма и ледяных брызг, летевших непонятно откуда. И первое, что увидел — звездное небо над головой. Окантованная багровыми тлеющими краями дыра в кровле палатки быстро увеличивалась, звездное небо росло на глазах, впуская леденящий холод…

Бедный Чигони! Он вопил не своим голосом и суматошно разливал вокруг запасы воды с кусками льда, наколотого с вечера для таяния: опустошил все — чайник, кастрюлю, ведро!

Общими усилиями пожар был потушен. Распоротыми по швам мешками заделали зияющую дыру, расшуровали печку, снова сбегали на ключ за льдом, подсушились. Чигони совсем охрип, объяснялся больше жестами, но мы поняли, что произошло. Сидя за починкой штанов он, смертельно усталый, уснул. И то ли сбил в солому свечу, то ли она, догорев, свалилась сама, но сухая подстилка вспыхнула, сразу лизнув кровлю палатки. Чигони завопил и пустил в ход весь имевшийся, к счастью, запас воды. В общем, дело могло кончиться куда хуже.

Остаток ночи прошел спокойно, но утром оказалось, что повар для похода не годен. Хотя он честно и вовремя накормил людей и собак, но был совсем без голоса и выглядел настолько больным, что решили оставить его сторожить палатку и быка.

Вышли с той же сворой втроем, поднялись на юго-западный склон Татудинзы, где вчера оставили след, начали распутывать. Сильно мешал табун кабанов, перепахавший накануне огромную площадь. Копанина подмерзла, след тигра почти не отпечатывался, кровь на третьи сутки, как обычно, незаметна. Но мы распутали эту головоломку и около полудня подняли тигра с двадцать восьмой по счету лежки. Он залег на скалистой, заросшей кедрачом возвышенности; при нашем приближении вскочил и прыгнул в заросли.

— Вот он! — успел выдохнуть брат, вскинулся, но выстрелить не успел, и мы как ужаленные помчались сквозь чащу по свежему следу. День стоял ясный, и хотя утром градусник показывал —27°, всем скоро стало жарко. Но что это? Лес стал редеть, впереди показалось голубое небо. Впервые за два дня тигр вдруг покинул зону сумрачных кедровников и бросился в дубняки южного склона горы.

Выскочили на кромку излома. Внизу открылась длинная, уходящая на юг падь, раскинулось милое сердцу, прозрачное зимой редколесье. Лишь на боковых стрелках кое-где виднелись желтые пятна молодого дуба и орешника. Но эта падь упиралась в главную, а за ней снова синела уходившая в бесконечность хвойная тайга; если зверь утянет туда, погоня станет крайне сложной.

Впервые за два дня можно было видеть на сотни шагов вперед, ничто, казалось, не мешало бежать под уклон, и решение родилось как-то стихийно: я с собаками бегу по следу, Понджуни за мной, Арсений — параллельно, по гривке, тянувшейся справа. Может быть, перехватит? И, позабыв о всякой опасности, помчались, как за зайцем…

Напуганные за эти дни собаки семенили впереди в двух десятках шагов. Понджуни с тяжелой котомкой отставал. Брата я скоро потерял из виду, хотя знал, что он бежит где-то по хребтику справа. Все внимание было устремлено вперед, вдоль тянувшейся по дну распадка цепочке круглых следов.

Так, почти бегом, мы отмерили более километра, как вдруг собаки сбились в кучку, что-то обнюхивая. Потом разом повернули головы вправо, к хребту, по которому должен бежать Арсений, и — я услышал приглушенный гребнем выстрел! За ним второй, третий!

Собаки, взвыв на разные голоса, метнулись вверх по склону; я за ними, почти не отставая. И только сейчас меня потрясла мысль, что, как старший, не имел права соглашаться на то, чтобы разделиться в такой критический момент. Что там сейчас происходит? Что я увижу? Дурак! Идиот! Убить тебя мало!

Казалось, я вижу, как тигр рвет окровавленное тело брата…

Не помню, как взлетел на гребень, дыхания уже не было, но почти сразу увидел всю группу. В светло-серой куртке и мохнатой шапке, Арсений стоял среди деревьев с винтовкой у плеча. А на небольшой полянке, окруженный собаками, растянулся оранжево-полосатый зверь, рядом с которым собаки казались мышами. Вздыбив на загривках шерсть, они лаяли отрывисто и звонко, но приблизиться к поверженному гиганту не решались. Я подбежал, скинул рукавицу, мы обменялись рукопожатием…