Потомки - [84]

— Он читает молитву? — спрашивает Сид.

— Нет, — отвечаю я.

Элис отходит от постели дочери, Скотт смотрит на нее, потом на дочь, зажимает рот ладонью и зажмуривается. Затем открывает глаза и кладет ладонь дочери на лоб, гладит ее волосы. После этого подходит к Элис, берет ее за руку и ведет к двери. Мы дружно делаем шаг в сторону. Скотт бросает на меня мимолетный взгляд и уходит. Мне знаком этот взгляд — обычно так смотрит на меня адвокат проигравшей стороны после процесса. В этом взгляде и раздражение — вот черт, как ему это удалось? — и твердая уверенность в том, что мне просто чертовски везет.

41

После ухода Скотта Джоани как-то меняется. Словно прощание с ним приблизило ее к небытию, и на нее тяжело смотреть; я знаю, что родители никогда больше ее не увидят. Все вокруг будто бы изменилось. Мы стоим в коридоре. Мы ждем, когда Барри простится с сестрой.

— Дедушка нас еще любит или нет? — спрашивает Скотти.

Я и сам об этом думаю. Будет ли Скотт поддерживать с нами связь? Впрочем, это зависит от меня. Мне придется заботиться о том, чтобы внучки время от времени виделись с дедом. Придется следить за тем, чтобы о нем кто-то заботился. Теперь он тоже мой, хочешь не хочешь. Удивительно, но у моих девчонок совершенно одинаковые прически. Раньше я почему-то этого не замечал: у обеих волосы разделены на пробор и зачесаны на правую сторону.

— Разумеется, любит. Просто ему больно. Когда человеку плохо, он может сказать лишнее.

Сид смотрит в сторону, на двери лифта; это меня отвлекает.

— Ну, я пошел, — говорит Барри, выходя из палаты.

— О’кей, — отвечаю я, едва не брякнув: «Уже все? Так быстро?»

— Может, я еще вернусь, — говорит он. — Мне нужно прийти в себя. Я потом еще вернусь. Но сейчас мне нужно уйти.

— О’кей, Барри, — говорю я.

Он обнимает сначала меня, потом девочек.

— Можно делать все что угодно, — говорит он им. — Поступать так, как считаешь нужным, но нельзя давать волю гневу. Это очень некрасиво.

Я знаю эти слова. Я жарил на кухне мясо. Эстер готовила свои эмпанадас и смотрела шоу Опры Уинфри. Там выступала одна женщина, у которой погиб сын, и она произнесла именно эту фразу. Помню, я тогда замер, уставившись на экран, до того меня тронули ее слова, произнесенные с чувством и достоинством. Я почти поверил той женщине, поверил, что она сказала их членам своей семьи и что они ей тоже поверили, но у Барри они прозвучали иначе. Не верится, что он сам будет им следовать. Барри прочитал уйму книг по аутотренингу, однако все они были о любви, а не о смерти. Я думаю, что, когда на него обрушится внезапное горе или страдание, он не сможет найти нужных слов, дарующих утешение. Впрочем, любой из нас, получив удар судьбы, не знает, что делать. Хотелось бы мне узнать ответ на вопрос: как научиться помогать себе и тем, кто страдает рядом?

— Ну что ж, девочки, — говорю я, — теперь остались только я да вы.

— Нет, ты и я, — говорит Скотти.

— И я, — говорит Сид.

— Вы готовы? — спрашиваю я. — Идем в палату?

Они заглядывают в дверь, но войти не решаются.

— Что-то мы делаем не так, — говорит Алекс. — Стоим тут и вроде как наблюдаем. Ждем…

— Я знаю, — говорю я. — Знаю.

Сид оглядывает коридор, затем смотрит на часы и проверяет свой мобильник.

— Ты кого-то ждешь? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает он.

Я вижу, что я его разочаровал. Конечно, он думает, что я должен был врезать Брайану, этому слабаку, который струсил бы и во «фруктовой битве»[50]. Он думает, что, если бы я рассказал Джули о связи ее мужа с Джоани, мне сразу стало бы легче. От этого мне и смешно и грустно, поскольку парень так ничего и не понял. Если кто-то и должен уже кое-что знать о бессмысленности мести, так это Сид.

— Может, выйдем подышать свежим воздухом? Или поедим? Можно взять морскую тарелку.

— Тогда, может быть, простимся с мамой? — говорит Скотти. — На всякий случаи.

Я заглядываю в палату.

— Нет, — говорю я, — не надо. Все в порядке. Мы скоро вернемся.

Прощаться нужно один раз, на второй у нас уже не будет сил, поэтому мы уходим, надеясь, что к нашему возвращению Джоани будет еще жива, и боимся признать, что, возможно, совершаем ошибку.

42

Когда мы возвращаемся в палату, Джоани еще жива. Жива она и на следующее утро. Мы снова сидим в полутемной комнате, смотрим на Джоани и ждем. Цветочные гирлянды привяли, особенно имбирь и жасмин, но еще продолжают источать тонкий аромат. Кончики пальцев Джоани поголубели. Я не знаю, заметил ли это кто-нибудь, кроме меня? Джоани живет без аппаратуры уже пять дней.

В дверях появляется Джой.

— Привет, Джой, — говорю я.

— Здравствуйте, мистер Кинг. К вашей жене пришла посетительница.

Я видел горе в глазах отца, который молча прощался с дочерью, но что-то во взгляде Джой, в том, как она смотрит в сторону, как она серьезна, пугает едва ли не больше.

— Кто? — спрашиваю я.

— Женщина. Не знаю, кто она. Пропустить или вы хотите побыть одни?

Я пытаюсь сообразить, кто бы это мог быть. Все свои с Джоани уже простились. Может быть, это Шелли?

— Хорошо, — говорю я, — пусть войдет.

— О’кей, мистер Кинг.

Джой уходит, и я не знаю, почему она так грустна. Жалеет ли она меня или себя, потому что мы больше не ее клиенты? Скорее всего, она просто ждет, когда освободится палата, чтобы убрать постель и приготовить ее для следующего пациента?