Потом наступит тишина - [35]

Вошел в сени, толкнул дверь. На его кровати сидел майор Свентовец в расстегнутом мундире. Кольский вытянулся, майор с трудом поднялся, сгорбившийся, нескладный.

— Твой друг, подпоручник Котва, — сказал он, — убит в Гняздове.

Одна пуля попала ему в сердце, другая — в лоб, и лицо поэтому было прикрыто белым платком; Кольский на минуту приподнял его, когда Олека клали в гроб. Этот труп без лица ничем не напоминал прежнего Котву. Бойцы выстраивались на улице, до него долетали слова команды; никто не разговаривал. Затем четверо офицеров вынесли гроб, и траурная процессия двинулась под барабанную дробь — полковой оркестр не разучил еще похоронный марш — к кладбищу.

Рядом с Кольским шел Олевич. Эдвард не глядел на него, но постоянно чувствовал его присутствие, и оно выводило его из себя. Он не подал руки Олевичу, встретившись с ним утром, только посмотрел на него и сразу же отвел взгляд. Он успел заметить, что подпоручник спокоен, только ладони были сжаты в кулаки, как будто он приготовился к нападению.

День выдался пасмурным, тучи нависли над самой землей.

Когда траурная процессия подошла к лесу, где находилось убогое сельское кладбище, окруженное деревянной изгородью, начал накрапывать дождь. Места всем не хватило, поэтому роты построились вдоль дороги, и только почетный караул да офицеры стояли у свежей могилы по соседству с высокими деревянными крестами.

Кольского раздражала на похоронах любая мелочь: приглушенные разговоры, равнодушные лица.

К гробу подошел майор Свентовец и начал говорить тихим голосом, словно обращался к самому себе и стоящим с ним рядом.

— На фронте, — закончил он свою краткую речь, — смерть смотрит нам в лицо. На фронте солдаты гибнут в бою с ненавистным врагом. Подпоручник Котва погиб в Польше от руки поляка, охваченного ярой ненавистью. Он первым из бойцов нашего полка погиб за новую Польшу. Отомстим за него.

Прозвучал прощальный салют, потом раздалась барабанная дробь. Кольский схватил лопату и с ожесточением стал бросать землю на опущенный в могилу гроб.

Олевича арестовали вечером, спустя несколько часов после похорон Котвы.

На следующее утро Свентовец вызвал к себе Кольского и велел ему назначить исполняющим обязанности командира взвода кого-нибудь из способных младших командиров. Кольский предложил старого Граля. Он отнюдь не считал, что тот лучше других справится с новыми обязанностями, но выбрал именно его, потому что остальных, вышедших из партизан, кроме Казака, Эдвард в расчет не принимал. После гибели Котвы он никому не доверял, всех подозревал, особенно тех, кого привела в Черемники судьба иная, чем его собственная.

Батальон жил под впечатлением недавних событий в Гняздове; бойцы ходили поникшие, молча читали написанные Кутрыной лозунги. Казалось, что все ждут чего-то неизбежного. Рота Кольского ходила на учения без песни, казавшейся бойцам теперь неуместной.

— А почему не Сенка? — спросил Свентовец.

— Я ему не верю, — ответил спокойно Кольский.

— Не верите! — взорвался майор. — А кому вы вообще соизволите верить?! Кому будете верить на фронте?!

— Людям, связанным с новой Польшей, которые не смотрят на нас исподлобья, как Олевич.

— Так нельзя, понимаете?! Людей надо изучать, проверять, но и верить им тоже надо.

— Сенк воспитан в чуждом нам духе. Ко мне поступают даже сигналы, что он ввел у себя в отделении настоящую муштру, как во времена санации.

— От кого же эти сигналы?

— Мне об этом говорил Лекш, а ему рассказал Кутрына.

Майор умолк. Теперь он показался Кольскому каким-то беспомощным — немолодой уже мужчина в расстегнутом мундире и грязных сапогах.

— Я проверил, — переменил Кольский тему разговора, — эту историю с Маченгой. Действительно, он вынес из огня ребенка. Проявил мужество и находчивость.

— Объявите ему благодарность в приказе, поместите заметку в стенгазете, — сказал как-то равнодушно Свентовец. А потом добавил: — Вот видите, я был прав, не надо было выставлять его на посмешище… Мне хочется, — промолвил он тихо, — чтобы вы поняли мои намерения. Я не изменил своего мнения даже об Олевиче. Меня не поколебала и смерть Котвы; наши люди будут еще погибать, потому что идет борьба. И борьбу эту мы выиграем. Поэтому не следует впадать в истерику.

— Я знаю таких, как Олевич, — ответил Кольский. — Видел их в Боровице. У меня нет оснований верить им, а тем более, — Кольский заколебался, — кокетничать с ними, как девушка, которая хочет понравиться.

— Чепуху мелете!

— Вы утверждаете, товарищ майор, Граля исполняющим обязанности?

— Нет. Он пожилой человек, а нам нужен молодой и энергичный. Назначьте Сенка, пришлите его ко мне на беседу.

— Слушаюсь!

— Я считаю, что на эту должность надо назначить сейчас именно Сенка, чтобы люди знали, что мы никого не дискриминируем за то, что они служили раньше в АК. Что, не согласны со мной?

— Нет, товарищ майор.

— Можете идти.

— Слушаюсь!

Свентовец застегнул мундир и вышел из избы. Снова начал копаться в памяти: Марта… Почему это имя ассоциировалось у него с фамилией Олевич? Где он ее встречал? Наверное, во время оккупации, но никак не мог вспомнить. А может, ему рассказывал о ней Пстроньский?