Потом наступит тишина - [24]
Тадек медленно направился к калитке. Первым протянул Олевичу руку. «Люди, — сказал он, — встречаются иногда неожиданно. Ну как поживаешь, подпоручник народного Войска Польского?» Олевич промолчал. «Заходи в хату или уходи, неудобно разговаривать на улице». «Что ты здесь делаешь?» — обрел наконец способность говорить Стефан. «Что я здесь делаю? Для тебя же будет лучше, если я тебе не скажу. Ну, брата навещал. Тебе этого достаточно? Так зайдешь?» — «Нет». «Как хочешь. Мы с тобой давнишние друзья. — Голос Тадека немного смягчился. — Жаль, что не хочешь поговорить со мной. Может быть, когда-нибудь и захочешь. На всякий случай, думаю, тебе не надо напоминать, что ты меня не видел. И того тоже. И вообще тебя здесь не было. Ну, прощай, браток…»
Олевич молча повернулся и зашагал прочь.
«Отличный парень!» Стефан услышал, как Тадек рассмеялся ему вдогонку, но он уже не видел выражения его лица.
Отличный парень! Может, надо было остаться? Его охватила злость, какую он давно не испытывал. Почему именно он должен решать? Впрочем, откуда ему известно, что Тадек и Бенда… Да не обманывай самого себя! Все ясно и так. Но ведь этот Бенда еще сопляк и глупый…
Миновал проходную. Возле землянок в ожидании ужина сидели бойцы. Когда он подошел к своей роте, то увидел Бенду. Его угощал табаком Кутрына, к которому Олевич никогда не имел доверия.
Во время обеда офицер контрразведки полка поручник Леоняк подошел к Кутрыне и попросил его зайти к нему вечером. Он жил в избе за деревней, отгороженной от дороги высокими деревьями; окна его дома были тщательно завешены.
Когда Болек постучал, дверь открыл ординарец Леоняка и, ни о чем не спрашивая, провел его на кухню. На печке в большом горшке варились макароны.
— Садись и жди.
Стоявший на столе будильник отсчитывал минуты, в печке весело потрескивал огонь. Ординарец снял с печи горшок и ложкой переложил макароны в тарелку. Затем сел, поставил тарелку на колени и начал осторожно есть, не обращая внимания на Кутрыну. У Болека потекли слюнки. Он помнил вкус макарон с того времени, когда ел их дома как гарнир к жаркому, мать любила макароны, особенно запеченные с ветчиной, хотя отчим при виде их всегда морщился.
— Долго еще ждать?
— Столько, сколько надо.
Спустя некоторое время он услышал: «Заходи».
Вошел в небольшую чистенькую комнату, над застеленной кроватью висели образа, а на накрытом белой скатертью столе лежали несколько листов бумаги и очиненные карандаши.
— Товарищ поручник…
Невысокого роста, худой, с узким лицом, изуродованным тянущимся через всю щеку шрамом, Леоняк сидел на стуле, в форме, с пистолетом на ремне, как будто бы собрался куда-то уходить.
— Садитесь!
Кутрына сел и вопрошающе посмотрел на офицера.
Лицо у Леоняка было усталым, большая кровавая полоса выделялась на щеке.
— Ну что ж, — промолвил он наконец, — рассказывайте…
— А что рассказывать-то?
— Что? — Леоняк на минуту задумался. — Ну, начните с биографии.
Кутрына коротко изложил ее, чуть подробнее описал свое пребывание в партизанском отряде, подчеркнув, что, несмотря на неоднократное участие в операциях, не получил повышения. Заявил без лишнего пафоса, что является сторонником нынешней власти, которую считает лучшей для народа, еще не полностью освобожденного от страшной оккупации. Леоняк слушал не перебивая. Когда Болек закончил, он пододвинул ему пару листов бумаги и карандаш:
— А теперь напишите все, что вы только что мне рассказали.
Кутрына с трудом держал карандаш, как будто бы отвык писать. Буквы получались кривыми, слова неразборчивыми.
— Пишите быстрее. — В голосе Леоняка не было злости. Он оперся локтями о стол, закрыл глава.
Кутрына подумал, что он спит, забыв про допрос. Снова начал писать, а когда закончил, то увидел, что офицер внимательно разглядывает его.
— Подпишите. — Быстро прочитал протянутые ему листы бумаги, бросил их на стол. — Почему лжете?
— Я лгу? Да я…
— Лжете. Отца отправили в гетто, мать тоже, а вас что же — немцы не тронули?
— Мой отчим…
— Отвечайте на вопросы. Когда вас вызывали в гестапо, что потребовали взамен, оставляя в покое?
— Я же не еврей.
— Так кто же вас вызывал?
— Я был у старосты, показал ему метрику…
— Значит, признаете, — перебил его Леоняк, — что были в немецкой управе, по-вашему, у старосты. Хорошо, достаточно. — Умолк на минуту. — А теперь расскажите об аковском заговоре.
Кутрына рассказал, подчеркнув, что то, что услышал, передал Лекшу. Больше ничего не знает.
— Кто велел вам пойти к Лекшу?
— Я сам…
— А у майора Свентовца были?
— Нет.
— И утверждаете, что никто не заметил вашего, так сказать, участия в этом разговоре…
Кутрына на минуту смутился, но Леоняк не заметил этого.
— Никто.
— Ну хорошо. Садитесь рядом со мной.
Кутрына подошел к стулу, который стоял по ту сторону стола.
— Курите?
— Да! — Он с жадностью затянулся табачным дымом.
— Послушайте, Кутрына, мы знаем о вас многое. И кроме того, видим, что вы с нами не совсем откровенны… Но мы готовы обо всем забыть, если люди хотят нам искренне помочь. Понимаете?
— Понимаю.
— Помогать — это значит бороться с нашими врагами, с врагами Войска Польского. Закуривайте еще. — Офицер сиял ремень и бросил его на кровать: — А теперь поговорим по душам…
Успех детектива вообще — это всегда успех его главного героя. И вот парадокс — идет время, меняются методы розыска, в раскрытии преступления на смену сыщикам-одиночкам приходят оснащенные самой совершенной техникой группы специалистов, а писательские и читательские симпатии и по сей день отданы сыщикам-самородкам. Успех повести «Грабители» предопределен тем, что автору удалось создать очень симпатичный неординарный образ главного героя — милицейского сыщика Станислава Кортеля. Герой Збигнева Сафьяна, двадцать пять лет отдал милиции, ему нравится живое дело, и, занимаясь поисками преступников, он больше доверяет своей интуиции, А уж интуицией он не обделен, и опыта за двадцать пять лет службы в милиции у него накопилось немало.
В повести говорится об острой политической борьбе между польскими патриотами, с одной стороны, и лондонским эмигрантским правительством — с другой.Автор с любовью показывает самоотверженную работу польских коммунистов по созданию новой Польши и ее армии.Предназначается для широкого круга читателей.
Збигнев Сафьян в романе «Ничейная земля» изобразил один из трудных периодов в новейшей истории Польши — бесславное правление преемников Пилсудского в канун сентябрьской катастрофы 1939 года. В центре событий — расследование дела об убийстве отставного капитана Юрыся, бывшего аса военной разведки и в то же время осведомителя-провокатора, который знал слишком много и о немцах, и о своих.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.